Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - читать онлайн книгу. Автор: Елена Прудникова cтр.№ 123

К лету 1928 года в стране, пока что решением местных властей, стали появляться продовольственные карточки. С 1 марта 1929 года они были введены решением политбюро.

Появление карточек большинство исследователей связывают с коллективизацией. Но, как видим, колхозы тут совершенно ни при чем. Развал рынка – следствие необъявленной войны, которую частные торговцы вели с государством во время «военной тревоги» 1927 года.

* * *

Однако борьба с частником-оптовиком являлась лишь одной составляющей хлебной проблемы. Ударами по частным торговцам ОГПУ сломал механизм реализации – но это отнюдь не значит, что крестьянин повез хлеб на рынок.

Вспомним еще раз социальный состав деревни. Большая часть крестьянских хозяйств – бедняки и маломощные середняки – в дальнейших событиях не участвуют вообще. Они уже сдали свое зерно, заплатили налоги, прикупили кое-что из самого необходимого и занимаются своими делами. В игре остались лишь сильные середняки и зажиточные хозяева, у которых были деньги для уплаты налогов и которые прекрасно понимали, что если начнется война, то бумажки обесценятся. (Впрочем, какое там «понимали» – они это помнили! И хотели иметь за свой хлеб что-то конкретное, что можно потрогать, положить в сундук, а при необходимости продать.) И был тот самый загадочный «кулак», о котором современные исследователи никак не могут понять, что он такое, и которого тогдашние правители заклинали ни в коем разе не путать с трудовым зажиточным крестьянином – а его все равно путали…

Высказывания крестьян по поводу хлебосдачи были весьма откровенные.

«Что я буду делать с деньгами, полученными за хлеб? Купить на них какую-нибудь одежду, мануфактуру, какая мне нужна, я не могу, а положить деньги в сберкассу, то уже было то время, когда ложили, а разве я их из кассы получил – они пропали. Нельзя быть уверенным, что и теперь не пропадут, подойдет необходимость в чем-либо – продам, а нет – пусть лежат».

«Хлеб у меня имеется, но особой нужды продавать его нет. Подожду до весны, а там цены будут дороже. Учитесь скотину продавать зимой, а хлеб весной».

«Если бы крестьянин не дал городу ни одного фунта хлеба, то горожане сами бы принесли в село мануфактуру».

«Власть постарается нас всюду обдурить. Постановили не выдавать за деньги мануфактуры, а менять только на хлеб. Дураки те, кто повезет хлеб в кооперацию, пускай все они подохнут, а хлеба не везти, тогда разрешат нам кому угодно продавать хлеб и за какую угодно цену» ^[246].

В соответствии с двумя категориями сельских хозяев власти применяли и две категории мер: экономические и чекистские.

На середняка пытались воздействовать экономически, хотя и не слишком успешно. Директивы политбюро от 14 и 24 декабря требовали максимально ускорить взимание всех платежей – по налогам, страхованию, кредитам, семенным ссудам. Начали собирать авансы под промышленные товары и сельхозмашины, развернули кампанию по крестьянскому займу… Цель была одна – заставить крестьян, чтобы получить деньги, вывезти хлеб на рынок. Тем не менее удар пришелся мимо. Основными недоимщиками и неплательщиками были маломощные хозяйства, у которых ни денег, ни хлеба просто не было. Крупные же держатели хлеба не имели недоимок, а если имели, то легко их покрывали (им даже выгодно было сбрасывать бумажки), так что этой мерой их не взять.

Более успешной оказалась «товарная интервенция» – хотя и она не спасла положение. В хлебопроизводящие районы направили 4/5 промтоварных фондов – города и потребляющие области не получили в том году практически ничего. Однако товаров все равно не хватало, тем более что поначалу нарком торговли Микоян разрешил местным торгующим организациям продавать товар в обмен на хлеб один к одному и без ограничений, фактически в порядке прямого обмена. Через неделю, правда, Политбюро прекратило эту практику, разъяснив, что за хлеб надо платить деньгами, а промтовары продавать лишь на часть суммы, но значительная доля товарного фонда уже ушла.

Вынужденная мера – оплата товарами только сдаваемого хлеба – вызвала резкое недовольство маломощных крестьян, которые тоже еще с осени имели квитанции на получение промтоваров. Недовольство было законным: получалось, что государство прогибается перед кулаками-шантажистами в ущерб честным гражданам. Поняв, что ничего получить не удастся, голодающие бедняки продавали свои квитанции частным торговцам, у которых, как нетрудно догадаться, не было никаких проблем с их отовариванием. В результате немалый процент фонда уходил налево, а соответственно уменьшалось и количество сданного хлеба. Не говоря уже о самых богатых, которых не устраивало то, что им могли предложить, – им были нужны хорошие дорогие вещи, импорт. А откуда, спрашивается, в этом году мог взяться импорт, если практически не было экспорта? Нет, брали и дешевое, но в основном ради спекуляции.

В одной из современных статей приводится следующий пример:

«Переброска товаров в деревню тормозилась также финансовой слабостью кооперации, которая часто не имела денег, чтобы выкупить прибывшие товары. Крестьяне-пайщики, сытые зряшными посулами, неохотно давали авансы кооперации. Вот только один из случаев: на собрании пайщиков мелитопольского кооператива было объявлено, что мелитопольский райпотребсоюз получил 40 вагонов мануфактуры, но чтобы взять их, требуется внести аванс в 1000 рублей наличными или же зерном. Таких денег у кооператива не было. Крестьяне же отказались авансировать деньги, не имея воочию товаров.

Один их выступивших середняков заявил: „Довольно нас дурить. Десять лет дурите. Вы привезите нам мануфактуру, и мы пойдем посмотрим и тогда будем покупать, а не выдуривайте какие-то авансы. А то продай хлеб, внеси аванс, а тогда получится, что рубль пшеничка, а триста бричка. Все равно пшеничку не выдурите“» ^[247].

Ну, с одной стороны, правильно. А с другой – странно: при товарном голоде отказываться от мануфактуры. Что мешало пайщикам проконтролировать весь процесс получения товара, в том числе сунуть станционному начальству десятку, влезть в вагон и пощупать материю? Да ничего!

Совсем по-другому высвечиваются события, если мы задумаемся о судьбе тканей. Куда в конечном итоге делись эти сорок вагонов мануфактуры, которые можно было получить в руки всего-то по 25 рублей за вагон?

Ну, например… Проведя собрание, председатель кооператива сбрасывается с двумя-тремя местными оптовиками, берет собранную тысячу рублей, получает эти сорок вагонов, которые быстро и успешно частным порядком перепродают… Сколько тогда стоили ткани? Пятьдесят копеек за аршин? Проведя этот роскошный гешефт, председатель расплачивается с поставщиком, «отмыв» деньги через кооператив, а остальное делят между собой участники операции. Или делят всю выручку, и председатель потом исчезает – Россия большая! А тот крестьянин, который говорил про пшеничку и бричку, получает свои десять – двадцать аршин за хорошую работу по созданию настроения…