– Кузен, – возразил Матьяш, – я понимаю, тяжело наблюдать всё это, но тебе следует понять, что если мы сейчас ринемся в бой, то можем проиграть. А проиграв, мы никак не помешаем совершиться всему тому, о чём ты говорил.
– Я вижу, ты очень боишься проиграть, кузен, – Влад понял, что приехал напрасно.
– Зато я вижу, что ты потерял всякий страх, и это погубит тебя! – король не выдержал и повысил голос. – Турок больше, чем нас. Ты должен это признать!
– Что ж. Тогда я пойду воевать без тебя.
– А если я приказываю тебе прекратить войну и остаться в Трансильвании?
– По какому праву?
– По праву твоего сюзерена. Ты мой вассал и должен меня слушаться.
– Однако сюзерен обязан защищать своего вассала, а ты этого не делаешь, кузен. Если сюзерен не исполняет обязательств, то вассал вправе взять назад свою клятву верности. Ведь так?
– Своим приказом я как раз стремлюсь оградить тебя от опасности, кузен, – возразил король. – Твоё безрассудство ведёт тебя прямо к смерти.
Влад ничего не ответил, поклонился и, повернувшись спиной к Его Величеству, направился к выходу из шатра.
XII
Джулиано знал своего учителя более десяти лет и за это время так хорошо успел выучить его привычки, что старик, казалось, уже ничем не мог удивить ученика. И всё же иногда господин живописец преподносил сюрпризы. На исходе второй декады мая, солнечным утром, когда флорентийцы, как обычно, направлялись в Соломонову башню, Джулиано вдруг услышал, что сегодняшний день работы над картиной последний и что завтра в башню уже незачем идти. Видя недоуменный взгляд юноши, престарелый живописец взмахнул рукой, произнёс «финито!» и тихо засмеялся от удовольствия.
Разумеется, ученик спросил, почему учитель не сказал об этом раньше, ведь окончание работы – важное событие, о котором надо известить господина коменданта и хозяев гостиницы, да и поиски попутного корабля, чтобы уплыть, тоже требуют некоторого времени. Однако старика не занимали такие дела. Он непринуждённо ответил, что сегодня утром проснулся и понял, что портрет закончен, а хлопоты по поводу отъезда не имеют прямого отношения к живописи.
В покоях узника, когда Джулиано, как всегда, поставил у окна треногу, поместив на неё картину, старик не стал браться за кисть. Оглядев произведение ещё раз, живописец повторил, что оно закончено, и попросил перевести эти слова для Дракулы, а затем спросить, что тот думает о своём портрете.
Заключённый, который в ходе работы заглядывал живописцу через плечо лишь пару раз, поднялся с кресла, подошёл к картине и долго её рассматривал, наклоняя голову то вправо, то влево, а затем тяжело вздохнул.
– Вашей Светлости не нравится? – обеспокоенно спросил юный флорентиец.
– Дело не в портрете, – ответил узник. – Уж не знаю, зачем твой учитель нарисовал мне такие одежды и сделал меня завсегдатаем цирюльни, но остальное схвачено верно. Всё так, как есть. Наверное, для портрета это хорошо.
Учитель внимательно следил за непонятным ему разговором, но пока не встревал.
– Но всё-таки в чём же дело, Ваша Светлость?
– Дело не в портрете, – повторил Дракула. – Портрет лишь отражение моей жизни. Разве я могу пенять за это на портрет?
– И всё же Ваша Светлость хотели бы что-то изменить? – не отставал Джулиано. – Я могу перевести учителю эти пожелания. Не знаю, выполнит ли он их, ведь Ваша Светлость ещё давно изволили заметить, что мой учитель – человек упрямый, но перевести я могу.
Флорентиец, конечно, понимал, что если узник что-нибудь скажет, а учитель вдруг возьмётся исправлять, то сегодняшний день работы над картиной станет отнюдь не последним, но теперь юноше хотелось отсрочить свой отъезд из Вышеграда.
– Вашей Светлости угодно что-нибудь изменить? – повторил ученик придворного живописца.
– Ты будто спрашиваешь про мою жизнь, – усмехнулся узник. – Много чего я хотел бы изменить.
– Речь всего лишь о портрете.
Дракула помолчал немного и в задумчивости произнёс:
– Вот посмотрит некий человек на это изображение… и что обо мне скажет?
– Я полагаю, этот человек не сможет составить своё мнение, потому что будет находиться во власти предубеждений, – ответил Джулиано. – О Вашей Светлости ведь уже сейчас много чего рассказывают. А если у человека такая слава, как у Вашей Светлости, то само изображение мало значит.
– По-твоему, никто не заметит противоречие между худобой лица и богатством одеяния? – спросил узник. – Все решат, что худоба – следствие болезни, которая в свою очередь является следствием многочисленных пороков и пагубных пристрастий.
– Наверное, так и решат, – кивнул юный флорентиец.
– А если добавить мне румянца на щеках, убрать тени под глазами и прочее? Если придать мне вид человека, довольного жизнью?
– Думаю, что бы мы ни изобразили, это будет истолковано не в пользу Вашей Светлости, – произнёс Джулиано.
– Вот ты и ответил на свой вопрос, – усмехнулся узник. – Ни к чему что-то менять, ведь предубеждений не победить живописью. И пусть я недоволен, но это недовольство относится не к портрету.
– А что же мне сказать учителю?
– Скажи, что картина мне нравится.
Джулиано перевёл, а старик поклонился, польщённый.
Флорентийцы начали, не торопясь, собираться. Дракула выразил надежду, что и Матьяшу картина понравится, и вот когда всё было уже почти собрано, а портрет тщательно обернут куском льна, юному флорентийцу пришла в голову одна занятная мысль.
– А знаете, Ваша Светлость, – сказал он, – мне кажется, что люди, глядя на этот портрет, будут вспоминать не только рассказы о небывалых зверствах, но и ещё кое-что…
– И что же? – с подозрением спросил Дракула.
– О! Есть одна история, которая выставляет Вашу Светлость в достаточно выгодном свете и которая всем очень нравится, – пояснил юноша, всем видом показывая, что не собирается напоследок расстраивать собеседника. – Это история о женщине, влюблённой в Вашу Светлость. Вот почему я думаю, что, глядя на портрет, многие будут спрашивать себя, можно ли любить человека, изображённого на нём.
– Очередная занятная выдумка? – заулыбался Дракула и даже забыл, что сам запретил флорентийцу вести разговоры о «недоступных лакомствах». – А что у меня за роль в той истории с женщиной? Был ли я влюблён?
– Не знаю, – Джулиано тоже заулыбался. – Говорят только, что женщина была влюблена. А тут как раз Ваша Светлость начали воевать с турками, а затем ушли со своей армией в Трансильванию. И эта женщина сопровождала Вашу Светлость.
Дракула переменился в лице:
– И что же стало с той женщиной? – спросил он, но Джулиано сразу не заметил произошедшей перемены, потому что, укладывая рисовальные принадлежности в деревянный ящик, отвернулся от собеседника.