Цель номер один. План оккупации России - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Антонов cтр.№ 65

Это писал Чаадаев, человек высочайшей образованности (впрочем, образованности, как легко видеть, односторонней), горячо переживавший судьбы России! (Письмо ему Пушкина, не соглашавшегося с такой оценкой нашей истории, не было отправлено и долго оставалось неизвестным общественности.) Что же говорить о рядовых российских интеллигентах, о космополитизме которых, о незнании ими своей страны и о низкопоклонстве их перед Западом написаны тома и тома! Россия – страна, показывающая миру, как не следует жить! – вот суть их миропонимания, которое сначала, когда простой народ существовал вне истории, царило именно в среде «мозга нации» и в правительственных кругах, а затем, по мере распространения образованности, в ослабленном виде проникало в сознание и даже скорее в подсознание все более широких слоев народа.

Так и жил русский человек свой век с таким клеймом. Лучше всех это ощущение русских выразил наш замечательный писатель и мыслитель Василий Розанов:

«У нас нет совсем мечты своей родины.

И на голом месте выросла космополитическая мечтательность.

У греков есть она. Была у римлян. У евреев есть.

У француза – «chere France», у англичан – «Старая Англия». У немцев – «наш старый Фриц».

Только у прошедшего русскую гимназию и университет – «проклятая Россия»…

У нас слово «отечество» узнается одновременно со словом «проклятие».

Посмотрите названия журналов: «Тарантул», «Оса». Целое издательство – «Скорпион»…

И все «жалят» Россию. «Как бы и куда ей запустить яда»…

Жалит ее немец. Жалит ее еврей. Жалит армянин, литовец. Разворачивая челюсти, лезет с насмешкой хохол.

И в середине всех, распоясавшись, «сам русский» ступил сапожищем на лицо бабушки-Родины» ^[23].

Такое мироощущение насаждалось всей системой образования в романовской России. Тот же Розанов вспоминал: учился он в Костроме – ничего не знал об этом крае, даже о подвиге Ивана Сусанина. «Учился в Симбирске – не знал ничего и об этой земле, не знал, куда и как протекает прелестная местная речка, любимица горожан – Свияга. Учился в Нижнем Новгороде – увлекался Боклем и до тошноты ненавидел Минина и Пожарского за то, что они не написали никакой великой книги вроде «Истории цивилизации в Англии». Потом университет. «У них была Реформация, а у нас нечесаный поп Аввакум». Там – римляне, у русских же – Чичиковы. Как же не взять бомбу, как не примкнуть к партии «ниспровержения существующего строя».

Разумеется, лучшие умы России выступали против этого засилья западничества в русской жизни, знамя этой национально-освободительной войны поднял в литературе еще Пушкин, однако влияние этих гениев ощущалось больше в области художественного творчества, чем в общественной жизни. Суть мироощущения русской интеллигенции в предреволюционные годы Розанов, ссылаясь на произведения Дмитрия Мережковского, выразил в одной фразе: «Честно мыслящий русский человек, и особенно если он писатель, не может не ненавидеть Россию».

В свете сказанного Октябрьскую революцию надо рассматривать не только как социальную, но и как национально-освободительную. В короткий исторический срок, буквально за несколько лет благодаря развязыванию народной инициативы разоренная Первой мировой и Гражданской войнами страна не только первой в Европе достигла довоенного уровня материального производства, но и выдвинула множество талантов мировой величины и породила революционные идеи в различных областях творчества. Однако той идеологии, какой вдохновлялся авангард народа, были присущи не только очевидные достоинства, но и скрытые недостатки, которые со всей силой проявились лишь позднее.

С одной стороны, идея мировой революции, братства трудящихся всех стран обладала огромной притягательной силой, несла в себе заряд мессианства, без чего русских людей вряд ли можно было бы поднять на тяжелую и беспощадную борьбу и великие подвиги, ведь нас не привлечь обещанием прибавки заработка в пятачок на рубль. С другой стороны, именно в силу этого русские люди, совершившие революцию и поднимавшие страну в первые годы Советской власти, воспринимали свою деятельность как созидание новой общественно-экономической формации, а не как строительство новой Русской цивилизации, которая служила бы контрцивилизацией по отношению к европейской. Вера в то, что мы стали первопроходцами на пути к коммунизму, по которому со временем пойдут все другие народы планеты, как бы подразумевала, что мы должны быть первыми во всем, в том числе и в уровне жизни. Однако, скажем, красноармейцы, вступившие освободителями трудящихся от гнета капитала в страны Балтии, увидели там не сплошную нищету, а переполненные полки магазинов и изобилие товаров без очередей, о чем еще приходилось только мечтать в Стране Советов. Известный советский разведчик Михаил Любимов вспоминал, какой идейный кризис он пережил, когда приехал на задание в Англию и столкнулся совсем не с оборванными работягами, а с материально обеспеченными людьми труда, к тому же считающими себя джентльменами.

Если бы мы своевременно поняли, что строим самобытную русско-советскую цивилизацию, то не стали бы надрываться в гонке с Западом по уровню жизни, сознавая, что это – еще не показатель степени развития общества. «Да, – сказали бы мы людям Запада, – у вас каждая семья имеет автомобиль, и даже не один, но зато у нас больше социальной гармонии, больше заботы о человеке…» Ведь писал же В. Г. Белинский, что он завидует внукам и правнукам, которым суждено видеть Россию 1940 года, стоящею во главе цивилизованного мира, дающею ему законы и принимающею благоговейную дань уважения от всех народов!

Вот и казалось: приедет западный бизнесмен в такой Советский Союз и, увидев там 170 миллионов творцов, продолжающих дела Пушкина и Чайковского, Ломоносова и Менделеева, должен будет признать, что он, посвятивший свою жизнь наживе, по сравнению с нами прожил ее напрасно. И лишь общение с рядом деятелей Запада заставляет взглянуть на дело иначе.

Во-первых, им совсем не интересны ни наши ценности, ни достижения, они свысока посматривали на нас, как бы спрашивая: «А есть ли у вас свобода от государства?» – это известный пункт помешательства западного человека, своего рода новый религиозный принцип (естественный для общества, сложившегося на частной собственности), мерило, которым они привыкли оценивать людей и общества. Во-вторых, в разных культурах различны критерии хорошего и плохого, создать такой строй жизни, который был бы идеальным для всех, принципиально невозможно. Отдельные интеллектуалы Запада, увидев, что наша страна находится на гребне мирового прогресса, могли, даже не принимая советского строя, проявлять к нам интерес и симпатии, но сами народы и власти Запада воспринимали нас иначе. И то, что мы сочли бы для себя вполне подходящим, людям там могло бы показаться чудовищным. И как тогда быть?

Тот же западный бизнесмен завопил бы: «Ноги моей не будет в этой стране, где «права человека» не признаются как нечто стоящее превыше всего!» И наш ответ должен был бы быть таким: «Да, у вас, возможно, четче организованы снабжение и бытовое обслуживание, уважаются любые, в том числе и самые безнравственные меньшинства, зато у нас есть то, что нам нужно: хозяйство ведется по плану, обеспечивается социальная справедливость, страна идет вперед семимильными шагами… Так что возвращайтесь в ваш капиталистический рай, а мы пойдем своим путем!» В ернической вроде бы песне «Зато мы делаем ракеты…» была большая доля правды, но это было осознано нами слишком поздно.