Пушкин и императрица. Тайная любовь - читать онлайн книгу. Автор: Кира Викторова cтр.№ 27

Относительно «долгого терпения» Евгением именно балетов Дидло следует отметить то обстоятельство, что в перенесении Дидло на Петербургскую сцену московского балета А. Глушковского (1821 г.) «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора» Евгений мог усмотреть пасквиль на свою особу, о котором Пушкин упоминает в «Воображаемом разговоре с Александром I»: «…Ах, В. В., зачем упоминать об этой детской оде? (то есть о «Вольности». – К. В.) Лучше бы Вы прочли 3-ю и 6-ю песнь Руслана и Людмилы, нежели не всю поэму». Надо сказать, что в песнях «Онегина» современники и без примечаний поэта читали многие черты биографии Александра I.

В финале XXXV строфы восьмой главы романа Пушкин пишет:

Для современников, как и для Пушкина, «брань» ассоциировалась с войной против Наполеона. Сравним:

Финал приведенного стихотворения «На взятие Парижа»:

отсылает к характеристике Александра I в первой главе: «Онегин добрый мой приятель // Родился на брегах Невы…» – то есть вновь отсылает к «Благословенному» Александру I.

Таким образом, Онегин был не только участником войн с Наполеоном, но и любил брань долгое время – отсюда: «…разлюбил он наконец…».

Следует остановиться и на других особенностях рукописного текста романа. В черновике IV главы выпущенной «Исповеди» Евгения – Татьяне читаем следующее признание:

В известном авторском отступлении в VIII главе «Онегина»:

Пушкин соглашается с приведенным выше признанием Онегина, который, очевидно, прожил к тому времени «полвека», то есть около пятидесяти (!) лет. Для подтверждения нашего вывода вернемся к рисунку Пушкина в первой главе романа (1824 г.):

У «Онегина» на «картинке» – шляпа «а ля Боливар». Шляпе Онегина посвящены многие работы исследователей, В последнем «дополнении» к академической точке зрения Б. Баевский пишет: «…Когда Пушкин писал первую главу, эти колебания моды ушли в прошлое. Но память о них осталась. Поэт с подчеркнутым стремлением к достоверности исторических реалий задержал внимание и на них… Поэт сделал все, чтобы читатели не прошли мимо социального смысла современной моды.» Комментатор не сказал главного: к какому историческому времени относились эти реалии «современной» моды? Ибо Пушкин одевает своего Героя, точно следуя рассказу очевидца тех лет: «Первое употребление, которое сделали молодые люди из данной им воли, была перемена костюма: не прошло и двух дней после известия о кончине Павла I, как круглые шляпы («а ля Боливар». – К. В.) появились на улицах. Дня через четыре стали показываться фраки, панталоны, жилеты. Нация, вызванная из гроба, пробуждалась для новой жизни».

Итак, 13–14 марта 1801 года, «Надев широкий Боливар, Онегин едет на бульвар…» Напоминаем, что Евгений, будучи педантом («…Евгений В своих уборах был педант…»), скрупулезно следовал моде. Возникает вопрос: сколько же было «франту» лет в марте 1801 года? По академическому «подсчету», который исходит из известных стихов: «Дожив без цели, без трудов, до 26 годов…», – Онегину не более 2-х лет, как и поэту Пушкину. Но если учесть горькие годы «бесплодных лет» Онегина, то годы жизни Онегина совпадают с годами Александра I: 1777 – ноябрь 1825 = 48 лет, то есть почти «полвека».

Таким образом подсчет Пушкина:

мог быть прочтен «для слуха», как лета календарные, то есть Онегин прожил до 26 лет своего царствования. (1801 – конец 1825 года.)

Итак, профиль ЮНОГО Героя в первой главе романа (совпадавший с профилем императора в последний год жизни (работы Бромлея 1825 года) отсылает исследователей к 1801 г., к тем дням, когда «Евгений» вместе с «Ленским»-Пушкиным «уносились мечтой к началу жизни молодой» – то есть к «прекрасному началу царствования Александра I», – по отзывам современников.

Но так ли оно было «прекрасно»?

Мы подошли к главнейшему факту в биографии Героя романа.

Из рукописи первой главы мы узнаем, что у Онегина не только был брат, с которым Евгений был «дружен», но и то обстоятельство, что Евгений

Думается, в этих смелейших стихах Пушкин открывал читателям «невидимую» Павлу I «сеть» заговора, т. е, убийство отца Героя. И именно отсюда родилась известная строфа ХVII второй главы, повествующая о «незатихающей муке» Евгения:

Приведенные стихи академисты сравнивают, в недоумении, с черновым вариантом биографии «Алеко», естественно, не поясняя причин «странного сближения» страстей героев романа и поэмы 1824 года «Цыганы»:

что «Ленскому»-Пушкину «казался он приметой незатихшей муки», о чем свидетельствуют дальнейшие сближения страстей «Алеко» и «Евгения»:

Чтобы понять, о чем идет речь в приведенных стихах, выслушаем воспоминания современников о первом дне царствования Александра I. …Среди всеобщего ликованья задумчивым и печальным оставался один Александр. На выходе 12 марта (к присяге нового императора. – К. В.) поступь его и осанка изображали человека, удрученного горестью. Вспоминая о событиях 1801 года, Александр говорил, что он должен был скрывать свои чувства от всех окружающих и потому нередко запирался в отдаленном покое и там, предаваясь скорби, испускал глухие стоны, сопровождаемые потоками слез».