Бомарше на прощанье крепко пожал руку путешественника.
Усилившийся норд-ост подхватил парусник на выходе из гавани. Зодич стоял на палубе, наблюдая, как подкатываются под киль серовато-зеленые, просвечивающиеся на гребнях волны, заставляя судно тяжело, точно бы нехотя, приподниматься, мерно покачиваться влево-вправо. Неоглядный простор океана постепенно темнел к горизонту. Но кое-где, в отдалении, прорехи туч прорезали солнечные лучи, точно белыми колоннами подпирая небо на фоне сгустившейся синевы небосклона. Тонкой полоской растаял позади берег. Соленый ветер стыл на губах, окатывая мелкими брызгами лицо. Всё реже прочеркивали подоблачную даль острые крылья чаек. От ощущения водной бездны, простирающейся на тысячи верст кругом, от предстоящего много дней плаванья по штормовым широтам душу охватило непривычное смятение, сродни тому, которое испытал он в детстве, когда впервые дал волю своему безудержному скакуну…
И вспомнились Александру в эту минуту родовая лесная усадьба, лицо матушки, озаренное свечой, и ее голос, тихий и ласковый, рассказывающий сказку о чудесной заморской стране, и протяжный шум за окнами русской мятежной вьюги. И небывалая тоска сжала сердце его, так далеко уплывающего от родной земли. Подойдя к малой мачте, Зодич оглянулся. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, он трижды перекрестился по-православному и сказал:
– Храни, Господь, всех нас и Россию…