Невероятная история Вилима Мошкина - читать онлайн книгу. Автор: Алла Дымовская cтр.№ 90

Валька, на другой день после выборов нового совета, словно ангел, несущий благую весть, радостный вошел с утра в кабинет к Денису Домициановичу:

– Что же, поздравим другу друга. С победой. Наш теперь завод, и мы на нем хозяева. Ох, и натворим мы с вами дел! – и Валька чуть ли не полез обниматься к Порошевичу. Но выражение лица Дениса Домициановича его осадило и сбило с толку.

– Валя, не пойму, чему ты радуешься? – тревожно и грустно спросил Денис Домицианович. – Нас вчера раздели и распяли, а завтра пустят по миру. Я, конечно, и мысли не допускаю, что ты тоже приложил к случившемуся руку – вон, тебя даже в совет не пригласили. Но и твоих восторгов я не понимаю. Или ты, быть может, как раз сегодня утром сошел с ума? К общему прискорбию.

– Денис Домицианович, дорогой! Да что это с вами? Ведь Беляевых нету больше. И контрольный пакет у «Дома будущего»…

– То-то и оно. Последний, слабый, кордон разрушили. Теперь беспредел начнется. Беляевы, те хоть местные были. Можно даже сказать, свойские. Один брат бывшего первого секретаря обкома, покойного Юрия Кондратьевича, светлая ему память, другой – сын. У них совесть, пусть какая-никакая, но присутствовала. И оба люди вменяемые. А нынче все. Приплыли. Твой Дружников – это худшее, что могло случиться с комбинатом.

– Господь с вами, Денис Домицианович! Все как раз наоборот, – поспешил разуверить его Валька, несколько изумленный неожиданным выпадом Порошевича. – И вы никогда раньше плохо про Олега Дмитириевича не говорили.

– Не говорил. Не в моих правилах хаять в лицо близкого тебе человека. Вы ведь с Дружниковым не разлей вода. Хотя ума не приложу, что может связывать таких различных между собой людей. Да я грешным делом думал, что ты и без меня все про своего дружка знаешь. Выходит, был не прав. Выходит, ты, Валя, куда больший дурак, чем я предполагал, – с некоторым вызовом постановил Порошевич.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь. Об Олеге Дмитриевиче многие и до вас имели негативное впечатление. И меняли его впоследствии. Все отныне будет по-другому. И на комбинате, и в Мухогорске начнется новая, замечательная жизнь. Ну, я вам обещаю, – в Валькином голосе слышалась и мольба.

– Могу себе представить, – ответил Порошевич, и будто закрыл вопрос. Но и счел уместным напутствовать Вальку странными словами:

– Вот что, Валя. Чтобы ни случилось, ты запомни. В любой момент ты можешь прийти ко мне – моя дверь для тебя открыта. И мой тебе совет: поскорее очнуться и понять, на каком ты свете. И с кем. Не то поздно будет.

Больше к этому разговору ни Валька, ни тем более Порошевич не возвращались. Хотя между ними возникло нечто, вроде тайного содружества, сильно отдающее подпольем. И Валька, даже против собственного желания, впервые за весь срок своей дружбы с Олегом, задумался о том, что же в действительности видят его глаза и слышат уши. Но время для выводов еще не настало. Время же для исправления ошибок было безнадежно упущено. Валька об этом не знал.

Как ни пытался напугать Вальку тягостными пророчествами Денис Домицианович, жизнь в Мухогорске текла именно тем чередом, который на радостях предположил и предсказал Валька. Реальная власть на комбинате, а значит, и в городе, перешла в руки «вечернего» клуба. Если же в совете вспыхивали внезапные и частые очаги несогласия, то Порошевич и Юрий Тарасович Дикой, как полновесные директора с правом голоса, бросались в бой и тушили зловредное пламя. Дружников в дрязги на совете не вмешивался, был нейтрален и словно бы равнодушен к исходу сражений, хотя речь шла об ограничениях его же собственной сверхприбыли. И потому лагерь «вечернего» клуба побеждал. Совет советом, но раз хозяин контрольного пакета самоустранился и молчит, стало быть и последнее слово будет за теми, кому принадлежит действительная, а не номинальная власть над комбинатом.

Особые хлопоты доставляли клубу «Армян» и капризный Семен Адамович, иногда к ним примыкал и Кадановка, тоже вошедший в совет, но был непостоянен, как ветреная барышня. Серега Кадановский своим голосом дорожил, и бесплатные услуги не числил в добродетелях. Потому, всякий раз за его участие «Армяну» и Квитницкому приходилось делиться с Кадановкой куском. Дружников финдиректору на беспринципную корыстность не пенял. Его забавляли и претензии Кадановки и его флюгерные выкрутасы, так легко управляемые и прогнозируемые с помощью переменчивых денежных течений. Для «Армяна» и Семена Адамовича финдиректор служил своего рода жупелом, дохлым насекомым в тарелке вкусного борща, головной болью и свечкой от геморроя одновременно. Дружникову же он все более нравился, а суетная маята «Армяна» и Квитницкого с привлечением зыбкого в моральных устроениях Кадановки на свою позицию доставляла созерцательное удовольствие. Тем более, что финдиректор допускал вольности только до тех пор, пока их допускал в свою очередь Дружников, и никогда не стал бы он плеваться против встречного ветра. Иванушка Каркуша в тех баталиях не участвовал, старался делать вид, что его лично не интересует ничего, кроме юридической документации.

Скоро члены клуба установили тот факт, что зловредный тандем «Армяна» и бывшего начальника сбыта можно отчасти нейтрализовать, предоставив им внешние привилегии. Так были им выделены и роскошно обставлены несколько дополнительных кабинетов, отремонтирован специально для утех и загородный директорский дом отдыха. Клуб старался не замечать ни их барской бесноватости, ни масштабных попоек с мэром Извозчиковым на лоне природы и в гостинице, ни мелких безобразий с местным женским полом, ни темных делишек с муниципальной городской казной. Дружников тем временем продолжал сохранять безучастный вид.

А в жизни Вальки случилось и приятное обстоятельство. В область из Москвы переехал старый его друг Зуля. Оставив неплохое и перспективное место в министерстве финансов, где, между прочим, Матвеев успел дослужиться до начальника отдела, однако, не без помощи некоего Дружникова. Лично Вальку выбор Матвеева, мало понятный для успешных столичных делопроизводителей, ничуть не удивил. Что же, Олег умел увлечь за собой куда более несговорчивых и высокопоставленных бонз. Валька рад был и тому, что старый его школьный приятель теперь причастен к одной с ним идее, и плывет в той же лодке. Матвеев часто наезжал из областного Каляева в Мухогорск, повидаться и поболтать, иногда и просто распить бутылочку в дружественном кругу. Из его отрывочных замечаний, впрочем, случайных и без лишней откровенности, Валька понял, что Матвееву на его месте в области приходиться несладко. Что Дружников вынудил его занять позицию конфронтации по отношению к губернатору и людям Вербицкого, а сам никак не пытался при этом защитить или поддержать Матвеева, делал вид, что новый советник действует исключительно по собственной инициативе. Зуля в результате собирал на свою шкуру все злоядные колючки административного чертополоха. То есть, попросту был для губернатора и его приближенных чужим, нежелательным элементом, изгоем, гнойным фурункулом, который и сам не пройдет, и резать его опасно. Матвеев в последнее время стал выглядеть неважно, потерял былой лоск, осунулся лицом и несколько опустился в быту. Лена переехать в Каляев не пожелала, да и служба удерживала ее в Москве. Но Валька знал, что Зуля отнюдь не живет монахом, то и дело заводит необременительные связи, в основном с женщинами в возрасте. Что тоже не добавляет ему популярности в губернаторском кругу. Однако, Зулины намеки и смутные жалобы рождали некоторые недоумения. О чем однажды Валька и сказал напрямую: