Но собственная охрана и ее начальник не были единственными нововведениями в фирме. Нынешние финансовые дела «Дома будущего» требовали в срочном и непременно конфиденциальном порядке открытия зарубежного валютного счета в любой доступной оффшорной зоне. И Дружников принял решение присоединиться к массовому паломничеству отечественных бизнесменов на остров Кипр. Вальку он не взял с собой по двум причинам. Первая, официальная, имела примитивную и доходчивую формулировку: оффшорные дела могут занять не одну неделю, а кто-то из хозяев непременно должен остаться в лавке. Вторая причина, скрытая и хитроумная, выражала далеко идущие, прозорливые намерения Дружникова зарегистрировать кипрский филиал исключительно на свое имя. Однако, Вальку он все же поставил в известность:
– Учти, филиал номинально будет числиться за мной. Конечно, можно на Кипр поехать и вдвоем. Да вот только… Партию нам отгрузили большую, и Квитницкий прилетает. Неудобно.
– Конечно, я останусь. Подумаешь, Кипр! Куда лучше будет после съездить просто так. А от тебя там толку выйдет больше, – успокоил его Валька. Но сразу в голову ему пришло подозрение:
– Это ты к тому шарманку завел, что я невзначай подумаю, будто…? Да как ты только мысль такую допустить мог? И из-за чего? Из-за денег! Плевать мне на них. И помни: я тебе доверяю как самому себе. Нет, все же, как ты мог? Тоже мне, друг называется!
Валька кипел негодованием и никак не хотел успокоиться. Но у Дружникова был еще один дальний и важный прицел, и он заставил Вальку слушать.
– Дело не в том, доверяю, не доверяю. Время сейчас такое, что сразу от всего не убережешься. И твоя удача тоже не всесильна, по крайней мере, пока. Случись со мной что и все, амба! А я, между прочим, не один. У меня брат, Гошка, в этом году в университет поступает. Да мать больная. Вдобавок Аня. На кого останутся? Вот и выходит, что кроме тебя о них порадеть некому. Другой ограбит и по миру пустит, только не ты, оттого на тебя вся надежа, – Дружников закончил душещипательную проповедь и перешел к делу, – А потому, друг сердечный, сегодня в офис придет наш нотариус, и я составлю доверенность и завещание. На будущее, будь оно неладно.
– Ты что? Ты что? – испугано замахал на него руками Валька, словно отгоняя непрошенное видение.
Но Дружников наплевал на его суеверные страхи и возражения. Он глядел на вещи исключительно трезво и не желал в случае чего оставить мать и брата что называется, с голым задом. И какое бы будущее он ни готовил своему другу и компаньону, – здесь, сейчас, сегодня он ни на кого не мог положиться, кроме как на этого честнейшего, раздавленного совестью, доверчивого придурка. На своего единственного друга, Вальку.
Валька факт составления завещания принял с трудом. Хотя в глубине души и был согласен с Дружниковым. Все предвидеть и предотвратить в его судьбе Валька не мог. Конечно, не нарочно напуганный, он тут же пожелал, чтобы Дружникову не преградили путь ни залетевшие в Никосию братки, ни авиа или авто катастрофа. Но всех возможных линий судьбы Валька видеть не имел возможности. И оттого не в силах был пожелать. Случайный кирпич на голову, землетрясение, отравление пищей, да мало ли что еще. Насколько крепка паутина удачи Дружникова Валька не знал и проверить не мог, ибо не обладал свободным к ней доступом. Для этого необходимо было возбудить в себе гневные или хотя бы просто отрицательные чувства, целенаправленно ведущие к сознательному отобранию удачи. Но ничего такого по отношению к Дружникову он искренне не испытал ни разу, и на его запрос ответ следовал лишь один: «доступ запрещен».
Однако, с Кипра Дружников вернулся вполне благополучно, и с успехом завершив дела. Завещание осталось, слава богу, без пользы пылиться у нотариуса. А вскоре подоспели и новые перемены. Дружников снял квартиру на Беговой, достаточно просторную и удобную, и перевез семью в Москву. Брата Гошку к этому времени уже зачислили на механико-математический факультет, еще бы было иначе. Дружников не только обзавелся красным дипломом, но и не прекратил своих пожертвований в пользу родной науки. Оттого брата его встретили с распростертыми объятиями, несмотря на почти полную неспособность юного Георгия Дружникова к любым точным дисциплинам. Но толстый, добродушный увалень Гошка старшего брата побаивался не на шутку и исправно старался изо всех сил. По крайней мере, усердно посещал, ничего не пропуская, все семинары и лекции, компенсируя завидным прилежанием врожденную интеллектуальную тупость. Преподаватели, однако, от младшего брата были в восторге, ибо он являл собой воплощенную учебную дисциплину, и, конечно же, его экзаменационные успехи, за полной неспособностью, щедро вознаграждались старшим Дружниковым. Но что поделаешь, если все доли светлого разума, отпущенные их семейству, достались исключительно и тотально лишь одному его представителю.
Вальке было странно лишь одно обстоятельство. Почему Олег, имея к этому времени более, чем достаточно средств, все никак не предложит Анечке руку и сердце или хотя бы совместное проживание. Уже не студент, и с жильем проблем почти что нет, а в скором будущем не станет совершенно, о деньгах и говорить нечего. Но Дружников и Аня продолжали существовать, как и раньше, порознь, каждый в своем доме. Аня ездила к нему теперь на Беговую, как до этого в общежитие, и мама Дружникова, Раиса Архиповна, с откровенной приязнью ее принимала. Валька видел все, потому что и сам бывал частым гостем в той квартире. Раиса Архиповна с утра до ночи хлопотала по кухне, в удовольствие стряпая из недоступных ей много лет продуктов прорву блюд. Все ее рукотворные произведения надо было кому-то съедать, и оттого гостей на Беговой приветствовали. Дружников же, несмотря на полный достаток, оставался безоговорочно преданным любимому своему кушанью, которое соглашался принимать исключительно в мамином издании, утверждая, что никто другой не сможет так приготовить это довольно простое деревенское блюдо. Речь шла, собственно, всего лишь о картофельном пюре, перемешанном в определенных пропорциях со сметаной и мелко нарезанными капустными листами. Разносолы в основном поступали в пользу брата и проголодавшихся посетителей. Анечку же Раиса Архиповна носила чуть, что не на руках, и присутствовало в выражении ее лица нечто, ясно выдававшее великую тайну: на такую девушку для своего сына ей и в самом счастливом сне рассчитывать не приходилось. Но иногда внимательный наблюдатель, каким и был Валька в этом случае, мог уловить в чертах Раисы Архиповны совершенно неподходящее, но все же имеющее место состояние тревоги и сожаления, обращенное именно к Анечке. Словно мать Дружникова знала что-то очень личное и сокровенное, но несчастливое для девушки, о чем ни за что бы эта добрая женщина не поведала вслух. А Валька не задавал вопросов ни Дружникову, ни Анечке, и уж конечно, не имел в виду откровенничать с Раисой Архиповной. Да и не мог он желать скорой свадьбы Ане и своему другу, и страшился сам себя.
Но была и другая перемена, к которой Валька, как ни старался, не сумел отнестись хотя бы умеренно позитивно. Вместе с мамой и младшим братишкой Дружников вывез из родной станицы совершенно уж непонятно кого и главное, совершенно непонятно зачем. Вместе с ним прибыли из далекого Ставрополья три весьма одиозные для Москвы личности. Как земляки Дружникова они, конечно же, имели право на некоторое его участие в их судьбе. Но роль этой троицы возле Дружникова и на фирме была Вальке не совсем ясна. Ни о каких близких связях Дружникова с кем-нибудь из станичной молодежи Валька никогда не слыхал, да и земляки его отнюдь не производили впечатления закадычных приятелей или просто товарищей далеких детских игрищ и забав. Напротив, с Дружниковым все трое держались неуместно подобострастно, ловили каждое слово или жест, и казались страшно жадны до любых подачек.