– Не станете, – Пальмира вдруг отвернулась от него.
– Что, простите?
– Не станете. Чище, лучше, добрей. И наши познавательные достижения вам ни к чему. Хуже будет.
– Почему вы столь скверного мнения о тамошнем, то есть, о нашем, то есть, о моем, человеческом обществе? – Леонтию и обидно стало. За себя. И за человеческое общество. Тамошнее. Наше. Его родное. Не стоит судить по отдельным индивидам. По Коземаслову, например. Взять хотя бы Костю Собакина. Ну и что? Подумаешь, контрразведка, но человек-то хороший! Дай ему шанс! И он не подведет. И Коземаслов не так уж плох… размышления его были прерваны.
– Не поможет. Ни одну параллель улучшить нельзя. Это невозможно. Стабилизировать, да. Искусственно продолжить ее существование – тоже да. Улучшить, перенаправить – нет. Однозначно, – Пальмира все еще говорила в сторону. На Леонтия она не глядела. Будто не осмеливалась.
– Почему? Что за тайны Бургундского двора? Если вы мне не доверяете, так и скажите. Имеете полное право, я не обижусь, а если…
– Мы вам доверяем. Безусловно. Вы порой очень бестолковы и наивны – подделать нельзя.
– Спасибо, – не без сарказма, не без сарказма! Но ведь оскорбительно этак-то! Подумал, но не произнес вслух.
– Всегда пожалуйста, так у вас говорят? – Пальмира, наконец, повернулась. Посмотрела неуверенно.
– А я давно подозревал, между прочим: вы скрываете нечто. От меня. Не хотите нарочно говорить.
– Да, не хотим. То есть, не хотели раньше. И теперь, я не знаю. Тут дело не в доверчивости… не в доверии. Вам будет неприятно. Очень.
– А-а-а! У вас для меня скверные новости или иначе, дурные вести. Ничего, я переживу. Я Костю Собакина пережил, его истинное лицо, а он мой лучший друг, знаете ли! Так что, как-нибудь. Справлюсь, не маленький. Мы НЕ исправимы, и НЕ вменяемы, и НЕ предсказуемы, и не-не-не! Сто тысяч всяческих «не»! Но вам ли о нас судить? Вы едва знакомы, даже вот и со мной.
– Совсем не в этом дело. Мы не судим ни о ком, и ни о чем. Здесь скорее наличный непреложный закон, если формулировать точно: абсолютная реальность, – Пальмира смотрела прямо, уже не имея намерения отводить глаза. Из недр землянки к ним отрывочно долетали изумленные, разрозненные подвывания, и кажется, легкая «рыкающая» ругань. Видимо, аборигены делили гвоздь и ластик. Или обобществляли. Или испытывали на прочность. На невезучем соплеменнике. Пальмира не могла не заметить его тревожный немой вопрос: а вдруг? – Не беспокойтесь, по крайней мере, о них.
– О чем же мне нужно беспокоиться? – его как-то сразу, без предварительного холодка, обыкновенно предупредительно-медленно поднимающегося будто бы из желудочных, кислотных глубин, душным кольцом охватила необъяснимая тоска, он уже не хотел знать, не хотел быть Л. Годо «меткое перо», и любопытствовать не хотел тоже, «больше никогда…»
– Вы не параллель. И они, и все прочие, другие – Пальмира указала рукой в желтой перчатке строго в сторону земляной пещеры, потом неопределенно – в воздушное пространство. – Мы вас обманули. Немного. Но параллельные миры очень соответствовали вашим фантастическим и в некотором роде научно-популярным представлениям. И лежали близко. Я могу объяснить. Объясниться. Готовы ли вы?
– Я-то готов! – произнес с вызовом Леонтий и задним умом подумал: ну нафига! Нафига он это сказал! А пошло оно все! Но было уже поздно. Ему пришлось слушать. Ему пришлось выслушать. И то, что он услышал! М-да. Услышал он следующее.
Насколько он понял. Насколько это вообще доступно пониманию. Насколько можно воспринять то, что с трудом поддается восприятию. Хотя лично для Леонтия информация поступала в сильно адаптированном виде. Если бы ей потребовался заголовок-«шапка», то Л. Годо «меткое перо», безусловно озаглавил бы свой потенциальный репортаж так: Абсолютная Реальность. Что же такое это было?
А вот представьте себе дерево. И в центре, в самой сущности этого дерева, что разумеется, находится ствол. «Эффект Ариовиста наблюдаем только в центральном стволе». Как-то так. В сущности, этот ствол и есть главная, настоящая, абсолютная реальность существования. От мифического сотворения мира до его гипотетического конца. От Бытия до Апокалипсиса. Хотя центральные пришельцы таких понятий не употребляют, да и схожих с ними тоже нет. На языке Пальмиры это звучит следующим образом – максимальная плотность развивающихся вероятностей имеет единственный уровень аппроксимации существования. Галиматья? Не то слово! В общем, прогрессивно вперед ко всеобщему благу и процветанию, движется или растет только этот единственный ствол с эффектом Ариовиста. Все прочие веточки и побочные корневые ответвления-деревца по сути возможные погрешности, нежелательные пути развития, как правило ведущие в тупик, в никуда. Ненастоящие, выморочные, бесперспективные реальности, чей единственный смысл – очищение и охранение главного ствола. Каким способом? Очень просто. Приятием на себя гадостных вероятностей или гибельных перспектив. Чтоб не мешали росту дерева ввысь и вширь те варианты развития физических и биологических событий, которые некими естественными законами отбракованы как упадочно застойные или попросту смертельно опасные. Леонтий подумал, подумал и привел пример. Скажем, Карибский кризис не разрешился взаимно удовлетворительно, и на Земле произошла третья мировая, ядерная война.
Не совсем так. Объяснила Пальмира. Ну и пусть бы произошла. Что случается в побочных вероятностях, безразлично. Они более не квантуются, то есть, накопительно-порционно впредь не разделяются – только от здешних реалий зависит, погибнете вы вследствие ядерной зимы или от химической газовой атаки. Центральный ствол это не волнует, там никакого Карибского кризиса не было вообще, потому что ядерного оружия в принципе не существует.
То есть, вы живете как в раю? Без хлопот и забот? Усмехнулся Леонтий. Что-то ему не верилось. Хотя вдруг и захотелось… Причем здесь рай? Удивилась ему Пальмира. У нас свои проблемы и нешуточные, каждый день. Как и везде. Дело ведь не в отсутствии бедственных стечений обстоятельств, так не бывает, даже в центральном стволе, любое спиральное развитие суть тяжелая борьба – дело в способе разрешения и выводах, следующих после. А вывод прост – наибольшее извлечение опыта из сделанной ошибки, и, уж конечно, счастливая комбинация «золотой покер» в карточном раскладе вероятностей. Короче, если есть перспектива, что МОЖЕТ БЫТЬ, в планету Земля врежется коварный, блуждающий с хулиганской целью гигантский астероид, именно главный ствол вытащит удачливый билет, а где-то в иной реальности произойдет катастрофа. Если восстание рабов, скажем, в доисторическом Китае, приведет государство на край гибели, то правители абсолютной реальности сделают оптимальные выводы, которые со временем повлекут за собой сначала смягчение, а потом и полную отмену рабовладения. А в альтернативном варианте произойдут массовые казни, и как следствие – непроглядные темные века.
Однако страдания и несправедливости во множестве были и есть и в центральном стволе, разница в том, что они не бывают бессмысленными и бесполезными. Конечно, через тернии к звездам, это единственный путь, вот только не всем «параллелям» суждено добраться. Хотя это весьма приблизительное упрощение. Почему? Потому что, реальности не множатся по пустякам, каждую секунду, час или даже год. Это должно быть фундаментальной значимости событие. Как гибель динозавров, или Великий Потоп, или что-то очень мерзкое, как победившая животных конкурентов насекомая раса саранчи. Да, да, есть и такая, вам повезло, что вы, что… это долго объяснять, из-за устройства транспортера, вы могли и не туда! Вляпаться. Или попасть в бесконечно действующий парк юрского периода, где не вымерли, но закостенели в развитии динозавровые племена. Или на поверхность океана-соляриса, где многотерпеливый праведный Ной, случись ему, никогда бы не высадился на вершине Арарата, а напротив, утоп в водах вместе со своим голубем и прочими тварями земными. Но продолжим. Еще более кардинальный случай. Допустим, в первые микромгновения возникновения Вселенной, не образовался бозон Хиггса, или образовался, но не распался вовремя. Оттого, где-то в параллельном мире сейчас летает бесформенная обреченная на вечное невозникновение масса, которую и материей-то не назовешь. И будет летать, как мусор, отстой, осадок, до… чего? До скончания веков? Ах, это все равно – был ему ответ Пальмиры.