Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше | Валерий Есенков | страница 98 | LoveRead.ec

Именно в этой заброшенной деревушке десятого июля 1774 года, в тот самый день, когда король Людовик ХV1 подписывает высокие полномочия Пьера Огюстена Карона де Бомарше, вынужденного путешествовать с подложным паспортом на имя французского подданного мсье де Ронака, подписывается документ, с которого начинается новая страница всей европейской истории.

Я имею в виду мирный договор между Россией и некогда могущественной Оттоманской империей. По этому договору все татары, проживающее севернее Черного моря, в том числе беспокойное и коварное Крымское ханство, признаются независимыми от Турции тем самым становятся наконец безопасными для русских украйн. Россия получает крепость Кинбурн, а с ней выход в Черное море. Она получает крепости Керчь и Еникале, а с ними выход в Азовское море. Она получает право превратить в морскую крепость Азов. Она проводит свою западную границу по течению Южного Буга, восточная граница определяется северным берегом Кубани. А главное – Россия получает право прохода торговых судов сквозь проливы, тогда как прежде этим выгодным правом владели только избранные, французские и английские, корабли. Наконец мирным договором, пописанным в Кучук-Кайнарджи, Турция обязуется выплатить России четыре с половиной миллиона рублей контрибуции.

Даже вполне невинный, скудно одаренный дипломатическими способностями герцог д’Эгийон понимает, не напрасно тревожась, что эти замечательные условия русского турецкого мирного договора коренным образом изменяют соотношение военных и политических сил на всем континенте. Такой серьезный и куда более проницательный политик, каким был прусский король Фридрих Великий, с большим успехом битый именно русским оружием на полях сражений бестолковой Семилетней войны, испытывает нечто похожее на истерику. Он спешит встретиться со своим заклятым недругом австрийским императором, который отплачивает ему полной взаимностью, и уговаривает его вступить в теснейший союз, предлагая со временем превратить двойственный союз в сплоченный блок всех ведущих европейских держав, направленный против России. Когда же слабовольный, нерешительный, но завистливый Иосиф 11 мнется и мямлит что-то очень туманное, Фридрих с солдатской прямотой отчеканивает ему:

– Когда-нибудь ни мы, ни я не сможем сдержать этих русских, но вся Европа понадобится на это, перед ними турки – ничто!

Нечто сходное с паникой проносится по всем европейским столицам. Самая хитроумная и самая удачливая, благодаря неоценимым талантам и проницательности Никиты Иваныча Панина, из всех дипломатов Европы, по поводу мира с Турцией Екатерина устраивает пышный прием и приглашает на него посланников всех европейских держав. Надо признаться, приятное зрелище открывается ей. С довольной насмешкой извещает она одного из своих многочисленных корреспондентов, своего посла в Варшаве Штакельберга:

«Я видела в Ораниенбауме весь дипломатический корпус и заметила искреннюю радость в одном английском и датском министре: в австрийском и прусском менее. Ваш друг Браницкий смотрел сентябрем, Гишпания ужасалась, Франция, печальная, безмолвная, ходила одна, сложив руки, Швеция не может ни спать, ни есть. Впрочем, мы были скромны в рассуждении их и не сказали им почти ни слова о мире, да и какая нужда говорить об нем! Он сам за себя говорит!..»

Едва ли все они отчетливо понимают, что с этого счастливого дня ключи от всей европейской политики надолго перемещаются в дипломатические сейфы обеих русских столиц. Им и без того хватает печалей. Одна Англия, пока что, способна разделять радость русских побед: перед Англией открывается давно лелеемая возможность проложить торговую дорогу сквозь Египет, Суэцкий перешеек и Красное море, что сократит расстояние от Лондона до Индии, этой жемчужине в английской короне, дней на сорок, даже на пятьдесят. Австрия может распроститься со своими злодейскими планами дальнейшего продвижения на Балканы и расширения за счет славянских земель. Пруссия, стиснутая между Австрией, Францией и Россией, становится совсем беззащитной. Франция сводится на роль второстепенной державы Толкнувшая Оттоманскую империю на войну и не поддержавшая её материальными средствами, так лихо проглоченными ненасытной мадам дю Барри, она подрывает свое долговечное влияние в Турции. Горше того, выход в Средиземное море русской торговли металлами, полотнами, ситцами, шелками, сукнами, лесом, салом, пенькой, которые производятся петровскими мануфактурами, числом уже около тысячи, она теряет свою торговлю с побережьем Леванта, что означает не только крах её внешней торговли, но и крах её производства, и без того придавленного множеством королевских налогов и пошлин. Крах торговли и производства неминуемо поведет за собой крах тысячелетней французской монархии, как это более ста лет назад приключилось, по тем же причинам, с английской монархией.

Не могу поверить, чтобы этих серьезных последствий мирного договора, подписанного в Кучук-Кайнарджи, не в состоянии предвидеть такой глубокий и серьезный политик, как Шуазель, и его изворотливый и серьезный соратник Пьер Огюстен Карон де Бомарше, если о них догадывается не только пройдоха Фридрих Великий, но и бесцветный герцог д’Эгийон. Они не могут не видеть, что спасение Франции в прочном союзе с другими европейскими государствами, прежде всего с австрийской империей, которая имеет на востоке и юго-востоке свои корыстные интересы, отныне навсегда ограниченные мощью России.

Какие тайны английской политики Пьер Огюстен выпытывает исподволь из государственного министра лорда Рошфора, теперь уже невозможно определить. Не могу всё же не указать, что победоносный российский флот, основательно потрепанный в сражениях и походах, теперь должен покинуть Средиземное море, и для Франции очень заманчиво уничтожить его, навалившись всем своим свежим, томящимся в благоустроенных гаванях флотом, если, естественно, на эту пиратскую акцию будет получено разрешение англичан, который российский флот тоже теперь ни к чему. Так вот, не об этом ли разрешении хлопочет Пьер Огюстен в беседах со своим давним приятелем лордом Рошфором, тем более, что именно Сартин в те же дни хлопочет о важной должности морского министра? Отчего бы не повторить ему то, что однажды он проделал в Мадриде?

Любопытно отметить, что из Англии он мчится стремглав приблизительно две недели спустя после соглашения в Кучук-Кайнарджи, когда в Лондон уже наверняка прискакали курьеры, в своих запечатанных сумках доставившие если не полную копию, то хотя бы верное изложение важнейших пунктов трактата. Очень сомнительно, что лорд Рошфор отказывает себе в удовольствии без промедления ознакомить с этими секретными документами пусть и приятеля своего, но и представителя давно крест-накрест враждебной державы: ведь вместе с Турцией потерпела поражение и Франция. Достоверно известно, что английский кабинет не только не разделяет подлую идею уничтожения на походе усталого российского флота, но и на корню пресекает её.

После этого может быть понятна поспешность, с какой Пьер Огюстен покидает Британские острова. Не менее понятно и то, что он спешит в Амстердам. Голландия тоже не приходит в восторг от распространения русской торговли на Черное и Средиземное море. Этой самой богатой торговой державе Европы не нужны конкуренты, тем болеет конкурент, обладающий первоклассным военным флотом и прекрасно обученной, прекрасно оснащенной и самой боеспособной армией тогдашнего мира, во главе которой вдобавок стоят полководцы, далеко обогнавшие всех европейских военачальников в военном искусстве, по правде сказать, такие конкуренты никогда никому не нужны.