Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше | Валерий Есенков | страница 129 | LoveRead.ec

Тут руки его должны бы были сами собой опуститься, тем более что в гаванях стоят его корабли и требуют команды и грузов, ему же сопротивление только прибавляет энергии. Он выкраивает время между поездками, между переговорами с поставщиками, судовладельцами, капитанами, Сартином, Верженом и военным министром. Он созывает драматургов на генеральные штаты, как он именует званый обед, специально по этому поводу устроенный и оплаченный им на улице Вьей дю Тампль, справедливо считая, что любой дурак, без сомнения, согласится отобедать задаром и что на сытый желудок не захочется затевать мордобой.

Он заблуждается. Мармонтель объявляет, что именно на тот самый день, на тот самый час у него уже назначен обед, присутствие на котором для него чуть ли не жизни и смерти. Седен пишет записочку, что он дико извиняется и что у него на этот самый день, на тот самый час назначена важнейшая встреча. Ну уж Дидро-то, Дидро-то, умнейший, благоразумнейший, проповедник справедливости и прав человека, всенепременно должен прийти! О нет, и Дидро извещает его, что, к несчастью, прикован цепями долга к письменному столу.

Пьер Огюстен тихо смеется и коварно переносит время обеда, полагая, должно быть, что на этот раз никто не отвертится, ведь нехорошо дважды так глупо, так недостойно налгать. Его ждет новый, надо полагать, бесценный урок. Ему приходится узнать, что Мармонтель слишком стар и болен, чтобы обедать, и только что не лежит на смертном одре, что у Седена внезапно заболела жена, а у великого Дидро дурак-кучер запил запоем, так что не на чем ехать, на извозчиках же ездить обедать великий Дидро не имеет вульгарной привычки. Однако самым склочным оказывается Лагарп. Судите сами, какую дичь несет великий человек за два часа до обеда:

«По установленному распорядку жизни, который связан с неотложными делами, я вне дома никогда не обедаю. Но я буду иметь честь посетить Вас после обеда. Однако должен Вас предупредить, что если среди приглашенных случайно окажутся мсье Совиньи или же мсье Дора, я не приеду. Вы слишком хорошо знаете свет, чтобы сводить меня с моими явными врагами…»

Господи, отчего умнейшие люди на свете нередко ведут себя как последние дураки? Не волнуйтесь напрасно, взгляните спокойно, и самые умные люди в будничных, в житейских делах поступают как все, то есть до крайности глупо, а чрезвычайно умны они только в своих прозрениях и сочинениях. Пьер Огюстен глядит философски, и вскипает суматошная переписка. Камердинеры скачут. В своем коротком, весьма льстивом послании он уверяет мсье де Лагарпа, что во время обеда выдающийся человек встретит только людей, которые в высшей степени уважают его и ни вздохом, ни взглядом не посмеют его оскорбить, и получает красноречивый ответ:

«Я решительно не могу добровольно оказаться в обществе этих двух господ, которых я презираю и как личности и как авторов бездарных писаний. Один из них оскорбил меня непосредственно в газете/, другой просто сумасшедший, невозможный в общении, бешеный тип, которого все избегают, потому что он всегда норовит подраться из-за своих стихов, а Вы сами понимаете, мсье, что это значит – драться из-за ничего. Как Вы видите, в том, в чем я их упрекаю, нет ничего от литературы…»

Коса, верно, находит на камень. Жаль, а всё же можно без великого Лагарпа и обойтись, что и сам великий Лагарп понимает отлично. А потому великий Лагарп является в зеленом камзоле и в парике в самый последний момент, когда все присутствующие уже садятся за стол. Исправно пьет. Исправно закусывает сардинками и ветчиной. Очень живо участвует в обсуждении буквально назревшей, вроде нарыва, проблемы, которая у всех и каждого горит в бедном сердце огнем.

Вместе с великим Лагарпом на улице Вьей дю Тампль третьего июля 1777 года пьют шампанское ещё двадцать два автора пятиактных драм и трагедий и на куски не режут один другого лишь потому, что все вместе режут на куски проклятых актеров, круглых невежд, пустозвонов, способных только на то, чтобы без смысла шататься по сцене и дурными голосами провывать прекрасные, настоянные на слезах и крови монологи.

Отдав таким образом должное своим горячо ненавидимым обиралам, отлично выпив и закусив, действительно придя в прекрасное расположение духа, сытые драматурги для оформления своего зародившегося товарищества решают избрать руководящий комитет, как они именуют отчего-то, старшин, причем предварительно договариваются, что пост старшины станет пожизненным, ибо столь мудрое обстоятельство убережет товарищество от разного рода интриг. В результате голосования старшинами провозглашаются Бомарше, Мармонтель, Седен и Совен.

Тут обнаруживается, что почтенное собрание было слишком самонадеянным, употребляя самое слово «старшины» и учреждая пожизненный срок. Не успевают подсчитать опущенные шары, как неизбранные кандидаты затевают интриги. Поднимаются голоса, что, мол, пожизненной старейшинство есть недостойная пишущей братии привилегия и что пожизненные старшины всенепременно используют свою привилегию в целях неблаговидных, то есть своекорыстных, хотя пока что из бесчестных актеров не выбито ни сантима и своекорыстии не приходится говорить. Прибавляют вроде бы в тоне запроса: а не лучше ли пост старшины сделать сменяемым? Тогда Пьер Огюстен, в свою очередь, произносит – вдохновенную речь. Оппозиция умолкает, и полупьяные драматурги с сознанием прекрасно исполненного долга разъезжаются по домам.

Ещё не успевают они окончательно переварить сардинки и ветчину, ещё не весь хмель испаряется из отягощенных голов, а Пьер Огюстен уже вновь в своей походной карете. Всё ближе война. Он предполагает, что в этой войне решающие сражения заварятся на море, а кто станет сражаться на море, когда французский флот в малом числе и значительно устарел? Некому будет сражаться, мсье, и Пьер Огюстен, отгружая товары и комплектуя команды, уговаривает знакомых ему коммерсантов и навигаторов жертвовать кто сколько может на благо отечества. Его красноречие в самом деле достигает поразительной силы. Представьте себе, чуть не во всех гаванях королевства коммерсанты и навигаторы по его примеру вооружают свои торговые корабли и преподносят их в дар своему королю, отчего стремительно разрастается военный флот ленивого государя, причем из скудной казны деньги отпускаются только на их содержание.

Судя по всему, с тем же изумительным красноречием он направляет и действия своих офицеров, прежде всего полковника французской службы ирландца Конвея, недаром полковник Конвей, едва очутившись в столице самопровозглашенной республики, стремится направить повстанцев на север, на уничтожение группы генерала Бергойна, и таким образом очистить Канаду, бывшую колонию Французского королевства, отторгнутую англичанами в 1763 году. На помощь повстанцам должны прийти военные корабли, и Пьер Огюстен спешно вооружает часть своей торговой флотилии, водоизмещением от пяти до шести тысяч тонн, во главе с флагманским фрегатом «Гордый Родриго», всего двенадцать боевых кораблей. Любопытно, что в то же самое время и с той же поспешностью Сартин, руководящий морским министерством, переоснащает и перевооружает французский военный флот во главе с флагманским фрегатом «Ла Ройяль», который намеревается, если только удастся уговорить короля, также направить в Канаду, Остается кому-то уговорить короля.