Последний бой Пересвета - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Беспалова cтр.№ 71

Зубейда тряхнула вожжами. Волы тронулись в путь, возница затянула протяжную песню об удивительной Пятиглавой горе, о её высоких вершинах и густых лесах. Об источниках живой воды, сбегающих с её склонов. Протяжно пела Зубейда о божествах добрых и строгих, обитающих в глубоких пещерах родной горы. В тот день голосок чаровницы был особенно сладок. Она возвращалась домой.

Ручеёк, словно влюблённый, тянул к Зубейде морду, шевелил губами, просил кусочек чёрствой лепёшки, и Зубейда со смехом прерывала пение, гладила пегий конский лоб, подавала черствый хлеб и снова принималась петь. Яков, сидя в седле, всё время оглядывался на удаляющееся становище и надеялся хоть напоследок случайно увидеть знакомую с детства фигуру. Эх, где ж ты Никита, друг распрекрасный? Но виделось Яшке лишь поредевшее скопище повозок, жиденькие дымы костров, пустеющие загоны для скота. Степняки тронулись к югу, на зимние кочевья. Умолкла разноязыкая толпа, опустели берега Дона.

День выдался холодным, в воздухе кружили редкие снежинки. Зима надвигалась с севера, выползала из-под полога дремучей чащобы. Там, далеко, между Окой и Волгой она уж разлеглась снегами, сделалась полноправной хозяйкой. А здесь копыта печальных волов мяли пожухлую от первых заморозков травку и вздымали белый прах, но то был не снег, а меловая пыль. Чужая пыль, не такая, как в Москве. Тоска!

* * *

Миновало две седмицы. Вот уж осталась позади белая пыль меловых дорог.

– Я в повозке родилась, я в повозке росла, повозка – мой дом, повозка – мой сад, волы – моя семья, – ворковала Зубейда.

Она – в теплом халате с меховой подкладкой, в лохматой лисьей шапке, в рукавичках из овчины шерстью внутрь – сидела в своём крытом войлоком жилище о двух колёсах и правила волами. Следом бодро топала Стрела. И все-то нипочем весёлой кобылке. В дальнем пути Яков не давал ей позабыть о седле, частенько пересаживался на неё, давая Ручейку отдых. А Ручеёк-то ревновал, жалобно ржал, когда уносила его всадника в степь чужая кобыла.

А степь всё тянулась и тянулась. Иногда её пересекали реки, через которые приходилось переправляться вброд. Неделю путники двигались вдоль берега большого солёного озера. Челубей опасался приближаться к водной глади, по которой катились, оглушительно грохоча, громадные валы. Злые ветры хлестали по лицу. Путники намерзлись. Теперь они не ночевали под открытым небом, а каждый вечер ставили юрту, которая казалась Якову похожей на огромную шапку. Он вместе со всеми ставил каркас, укладывал на него, как надо, куски войлока, но внутри не ночевал. Уж слишком тесно там было.

– В тесноте, зато в тепле, – ворковала Зубейда, но Яков согласился бы лучше замёрзнуть, чем вынужденно прижиматься спиной к жирному боку Тишилы или слышать, как где-то в ногах посапывает свернувшийся калачиком Ястырь. А из-за Челубея – из-за густого запаха его пота, и из-за смрадного дыхания – воздух в юрте очень быстро становился тяжёлым. Ещё только оканчивалась вечерняя трапеза, состоявшая из куска хлеба, куска вяленой козлятины и чашки согретого на огне молока, а Яков уже стремился выбраться из юрты наружу. Закутавшись потеплее, он уходил спать в двухколёсную повозку, которая, когда из неё выпрягали волов, наклонялась вперёд, но всё же несильно, потому что упиралась в землю оглоблей, и это позволяло кое-как улечься.

Там и проводил Яков ночи, временами просыпаясь от перестука собственных зубов, а рано утром помогал впрягать волов, разбирать юрту и тем согревался. Продолжая путь, он слушал тихие рассказы Зубейды, которая почти перестала говорить с ним по-русски. Она поведала о высоких, покрытых снеговыми шапками горах, о таинственных пещерах, о родниках, сбегающих с лесистых склонов. Говорила она и о необъятных владениях Челубея, а Яков, слушая её, начинал всё лучше понимать речь степняков.

– Мы идём давно изведанными путями наших предков, – говорила Зубейда, поплотнее запахивая халат. – Мой народ с древних времен кочует в этих местах. Озеро Маныч своенравно, но оно не убивает свой народ. Мы пройдём чрез него.

– На другой берег? По воде… – изумился Яков и добавил на родном языке: – …аки посуху?

– Духи озера пропустят нас. Мы его перейдём, – подтвердила Зубейда.

– И тую, и мею, и еху Маныч сувать, – произнес Челубей.

Он насмешливо смотрел на Якова с высоты своего седла. Голова Ручейка чуть возвышалась над холкой огромного Челубеева коня. Мощный четвероногий исполин оставался равнодушен к попыткам Ручейка покусать его. Лишь косил налитым кровью оком да брезгливо фыркал, а мохнатые коротконогие кони Ястыря и Тишилы понуро тащились следом за повозкой.

Наконец путники свернули с берега в сторону воды и вошли в колышущееся море камыша. Озеро в этом месте оказалось мелким, а дно – ровным. Вода едва достигала осей повозки и волы тянули её через заросли, не замедляя хода.

Чайки с печальными криками носились над головами. Между стеблей мелькнуло тело птицы. Якову не доводилось видеть таких. Вроде утка, но крупнее, тучнее. Клюв острее и длиннее, затылок алый, надо лбом тёмный хохолок, шея белая, крылья пёстрые. Яков хотел было наложить стрелу на тетиву, но раздумал. Подстрелить-то утку недолго, а доставать-то как? Ведь неизвестно, где заканчивается мелководье.

– Чомга, – тихо молвил Ястырь. – Вкусная.

– Чомга не ипать! – возразил Челубей. Он зарокотал, подобно грому бурной реки. Из-под копыт огромного коня летели в разные стороны солёные брызги.

– Чолубэ говорит – надо поторопиться, – пояснила Зубейда. – Наступит ночь и озеро загудит.

Они вышли на берег перед закатом. Вымокшие и продрогшие, долго бродили по берегу, пытаясь найти топливо для костра. Наконец опытный Ястырь запалил сохлый камыш, подкормил огонь просоленными валежинами, выброшенными на берег буйными волнами. Но костер быстро угас.

Поставили юрту, но Яков опять отказался прятаться в неё, спасаться там от пронизывающего ветра. По обыкновению забрался в повозку, но долго маялся без сна, глядя на озеро, на бродивших по берегу коней и на лежащих сонных волов. Вот кому всё было нипочем!

– Яша, иди сюда, ко мне, – послышался тихий зов Зубейды, говорившей по-русски. В ночном мраке белело её лицо, обрамлённое чёрными волосами, заплетёнными в две косы. Яков увидел, что она стоит рядом с повозкой, держа в руках свёрнутое войлочное одеяло. В свете луны тускло блестели браслеты на узком запястье.

– Я тебя согрею, – прошептала она. – Не хочу слушать всю ночь, как стучат от холода твои зубы.

Перегнувшись через борт повозки, Яков увидел, как Зубейда стелет на траву одеяло, и оказалось, что одеял два: одно – подстилка, а второе, чтоб укрыться. И места на этом ложе было как раз на два человека.

– Иди же, – обернулась Зубейда.

– А если Челубей проснётся и увидит? – осторожно спросил Яков.

– Не проснётся, – ответила красавица, – Проспит до утра. И остальные – тоже. Я опоила их сонным зельем. Степь здесь безлюдна. Нас никто не увидит. На эту ночь Челубей – не мой господин. Мой господин – ты.