– Друг мой, я не ошибся? – спросил маркиз. – Это дом баронессы де Мальвирад?
– Совершенно верно, сударь.
– Тогда соблаговолите сообщить ей, что прибыл маркиз де Матален.
– Я всего лишь привратник, поэтому прошу вас подняться наверх, – ответил слуга. – Там найдете ливрейного лакея, он и доложит о вас баронессе.
– Мое удивление растет с каждой минутой, – произнес бретер, резво взбегая на второй этаж.
Едва Матален назвал ливрейному лакею свое имя, как тот тут же проводил его в небольшой, меблированный с безупречным вкусом салон, в глубине которого, полулежа в кресле-качалке и вытянув к камину ноги, его ждала баронесса де Мальвирад.
– Значит, я не ошибся, – заявил маркиз. – За этим вымышленным именем и маскарадным костюмом светской дамы скрывались вы, Меротт.
– Боже мой! – ответила она. – Разумеется, я. И не такой уж это был маскарад, как вам может показаться.
– Вы меня просто сразили.
– Во-первых, сядьте, это поможет вам справиться с головокружением, – изысканным тоном ответила лже-баронесса, демонстрируя редкую обходительность.
– Вас вполне можно принять за знатную даму.
– Вполне возможно, что большой ошибки в этом не будет.
– Вы что, хотите уверить меня, что являетесь потомком Монморанси?
[12]
– Мне нет надобности в чем-либо уверять вас, маркиз. И пригласила я вас отнюдь не для того, чтобы чем-то ошеломлять.
– И все равно, вы расскажете мне, как грязная старуха, с которой я познакомился два месяца назад, умудрилась превратиться в милую, где-то даже элегантную даму.
– Расскажу, мой дорогой, уж поверьте мне, но только не сегодня. Как бы там ни было, вы прекрасно видите, что, избавившись от хризалиды, я обрядилась в самые прекрасные одежды бабочки, которыми вполне умею пользоваться.
– Правда ваша. Но если так, то вы, значит, богаты? – с ноткой уважения в голосе спросил Матален.
– Надо полагать, ведь у меня вот уже четыре дня есть собственный дом, портшез и экипаж для парадных выездов.
– Мне все это грезится! Ах, Меротт, Меротт! Теперь у вас есть полное право хвастаться тем, что вы повергли меня в совершеннейшее изумление.
– Во-первых, маркиз, вы доставите мне несравненное удовольствие, если забудете это гадкое имя «Меротт», которое приносило мне определенную пользу, когда я его носила, и о котором сейчас даже вспоминать не хочу. А во-вторых, выслушайте меня.
– Я весь внимание.
– Вы по-прежнему хотите быть моим союзником, слепым исполнителем моей воли, вершителем моей мести? Или решили расторгнуть нашу договоренность?
Маркиз на мгновение задумался.
– Прежде чем отвечать, хорошенько подумайте, – сказала Меротт. – Предупреждаю, что месть моя будет безжалостной, к тому же с момента нашей первой встречи в полку моих врагов только прибыло.
Матален, погрузившись в глубокие размышления, хранил молчание и будто прислушивался к внутреннему голосу.
– Кто они, эти ваши враги? – наконец спросил он.
– Вы согласны?
– Согласен, – ответил он, – ведь я тоже хочу отомстить: и тем, кто пытался меня убить, и тем, кто не более как пять дней назад сыграл со мной такую злую шутку.
– Да-да, я знаю, второй несостоявшийся поединок с де Вертеем. Он, кстати, один из тех, кто над вами так мило посмеялся.
– Вы думаете?
– Думаю, черт меня подери!
– Ах! Если бы я был уверен, то всем рассказал бы о его бесчестном поведении…
– И совершили бы ошибку, ведь насмешники никогда не встали бы на вашу сторону.
– Таким образом, – сказал Матален, – если я помогу осуществить планы мести вашим врагам, вы поможете мне покарать моих.
– Ну конечно, обещаю вам! Более того, когда для вас наступит время навести блеск в вашем маркграфстве, я разрешу вам воспользоваться моим кошельком, думаю, для вас этот пункт небезразличен.
Бретер улыбнулся и изобразил жест, трактовка которого могла быть бесконечно разной.
– А теперь перейдем к делу, – заявил он. – Где находятся ваши враги? Кто они? Какую роль я должен сыграть в драме вашей мести? Я, баронесса Меротт, буду вам чрезвычайно признателен, если вы соблаговолите без обиняков ответить на эти вопросы и расставить все точки над «i».
Быстрым движением, красноречиво свидетельствовавшим о ее свирепой, тигриной натуре, баронесса де Мальвирад, или, если читателю так больше угодно, Меротт, резко вскочила с кресла-качалки.
Затем немного расслабилась, запахнула на груди халат из красного бархата и принялась быстрым шагом мерить комнату.
Будто хищный зверь, оказавшийся в слишком тесной клетке.
Пять минут спустя она, гибкая как кошка, прекратила ходить и подошла к Маталену, немало его напугав.
– Ах-ах-ах! – сказала она. – Я нагнала на вас страху. Ненависть, отражающаяся на моем лице, леденит вашу душу. А что бы вы сказали, если бы заглянули мне в сердце?
Глаза мегеры полыхали невыносимым блеском. Лоб глубоко прорезали две вертикальные морщины, раздевшие его на две равные части.
Желтизна лица сменилась смертельной бледностью, побелевшие от гнева губы растянулись и ощерились острыми зубами.
Баронесса буквально исходила злобой, пьянела от ненависти и была прекрасна в своей лютой желчи.
– Маркиз, – закричала она, – на свете есть одна женщина, которую я вот уже тридцать пять лет считаю своим злейшим врагом, эта женщина должна умереть!
– Ого! – ответствовал маркиз. – Я, знаете, не убийца…
– А кто вам сказал, что убить ее должны именно вы? Оставьте! Внешне ее смерть будет выглядеть вполне естественной.
– Я не понимаю вас, – промолвил маркиз.
– У этой дамы есть дети, внуки, друзья, защитники. Нужно сделать так, чтобы ничего этого со временем не стало. Дети ее должны быть обесчещены, внуки – стать позором ее последних дней, а друзья – в ужасе бросить. Когда же она, наполовину побежденная, позовет на помощь защитников, на сцену выйдете вы, это та самая роль, которую я вам отвела. Вы будете безжалостно и без сожалений по очереди убивать их до тех пор, пока я не скажу: хватит.
Ярость баронессы вселяла ужас.
– Защитники! – ухмыльнулась она, возобновляя свои хождения по комнате. – До волков я еще не добралась, но вот волчата теперь в моих руках и я найду способ их удавить.
«Настоящая фурия!» – сказал про себя Матален.
– Я хочу сплести сеть! – воскликнула она, вновь ожесточаясь. – Сеть, в которую попадутся эти негодяи, посчитавшие, что я повержена, побеждена, мертва… И тогда… Знаете, Матален, их можно только пожалеть… Потому что более жестокого наказания даже придумать невозможно!