Капер Его Величества - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Попов cтр.№ 37

Помимо неприятных мыслей имели место неприятные травмы. Кто-то разбил колено, кто-то рассек лоб. Но самое неприятное было не в этих повреждениях, а в том, что из-за них они лишились фантастического зрелища.

Французский гигант как бы приподнялся над водой, замер и вдруг из всех окон и портов кормовой части выпустил мощные струи порохового пара. Потом задрожал всем мощным деревянным телом и лопнул.

В клубящейся дымовой горе были различимы хлопья сорванных парусов, вставшие на дыбы реи, нелепые человеческие фигурки и еще более нелепые части пушек.

Все это долго, очень долго, по меркам взрыва, секунды три, а то и четыре, висело в воздухе и наконец начало рушиться вниз.

Каллифорд, Берджесс и Хант с Херстом увидели только окончание пышного, но краткого представления.

Они долго, опять-таки не менее четырех секунд, молчали, а потом Каллифорд сказал:

– Пороховой погреб.

Случилось то, что возможно лишь в одной попытке из сотен тысяч. Ядро, посланное одной из пушек кудесника Мэя, нашло путь к пороховым залежам победоносного француза.

Глотнув воды всеми своими открытыми трюмами, он быстро шел ко дну.

Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться спустить шлюпки. Оставалась только одна возможность спастись – немедленно прыгать с гибнущей плавучей руины в воду и стремительно отплывать от громадного водоворота, который вот-вот образуется на месте идущего ко дну корабля.

И в этот момент перед растерянно молчащими офицерами возник их капитан.

Он сиял, хотя физиономия у него была перемазана, камзол разорван, а открытая грудь исцарапана.

– Я был убежден, что мы победим, – весело крикнул он, – а вы, джентльмены, хотели сдаваться!

Не только джентльмены, собиравшиеся сдаваться, но и те, что предпочитали бежать, чувствовали себя неловко.

Каллифорд, угрюмо сопя, обратился с вопросом к капитану, и в этом вопросе было выражено общее мнение всей офицерской четверки:

– Что прикажете, сэр?

Капитан Кидд озабоченно огляделся:

– Знаете что, спустите там несколько шлюпок, что ли. Пусть пособирают пловцов этих.

Каллифорд сделал знак боцману, и тот, дунув в свой свисток три раза, бросился к левому борту выполнять приказание.

Офицеры продолжали стоять в позе людей, готовых немедленно выполнить любое приказание.

Кидд задумчиво поскреб грязными пальцами небритую щеку и смущенно спросил:

– Знаете, джентльмены, я бы хотел спросить у вас, а нынешней ночью не произошло ли чего-нибудь необычного с нашим кораблем, а?

Каллифорд, не удержавшись, усмехнулся.

Хант поправил локон парика.

Херст вежливо сообщил:

– Имел место шторм, сэр.

Кидд понимающе кивнул:

– То есть мне не приснилось, будто я играл в карты…

– Нет, сэр, вам ничего не приснилось. Вас выбросило из кресла, и вы рухнули на стол.

Кидд осторожно потрогал затылок:

– Неудачно выбросило.

– По всей видимости, так, сэр.

Первый помощник, дождавшись окончания этого увлекательного расследования, повторил свой давешний вопрос:

– Какие будут приказания, сэр?

Капитан Кидд ответил не сразу, сначала он полюбовался зрелищем гибнущего и уже почти погибшего противника, потом еще раз потрогал шишку на затылке.

– Один шторм и один бой – по-моему, этого достаточно для одного плавания, не правда ли, джентльмены?

Джентльмены ответили в том смысле, что да, вполне достаточно.

Уже через час, заделав свои мелкие пробоины и усадив на палубе четыре дюжины пленных и мокрых французов, «Блаженный Уильям» лег на желанный обратный курс.

Едва неизменно победоносный капитан вошел в свою печально знакомую комнату в таверне, за ним следом тут же проник все тот же слуга от Плантов.

И опять с письмом.

«Если честь девушки является для Вас пустым звуком, если нежные чувства, источаемые благородным сердцем, для Вас лишь повод для насмешки, если Вы малодушно не верите в то, что возможно истинное, непорочное единение двух душ, если Вам не знакома высокая бескорыстная жажда, стремление посвятить свою жизнь красоте и истине, то не читайте далее этого послания».

Уильям Кидд испытывал жажду и поспешил ее немедленно утолить с помощью кружки эля, доставленной ему услужливым самбо.

Утолив жажду, он тем не менее продолжил интригующее чтение.

Ниже писалось:

«Моя сестра – существо нежное, воздушное, однако при этом жертвенное, способное отдать всю свою жизнь человеку, который стал бы избранником ее сердца.

Трудно, признаю, трудно найти ключи от тайны, что заключена в сердце, источающем столь возвышенные устремления. Но значит ли это, что надобно опустить руки и совершенно отказаться от поисков?!

Мое убеждение твердо и незыблемо – нет!

Мое убеждение – надобно искать, и эти святые поиски будут вознаграждены так, как только могут быть вознаграждены усилия человеческие на этом свете.

В иные моменты жизни воздержанность есть малодушие.

Вы вольны в обретении счастья, и если Вы выбираете счастье, то любые Ваши прегрешения в таком случае невольны.

Истинные движения души заранее освящены Богом.

Помните об этом. И помните о том, что душа, начавшая проникаться преданностью к Вам, есть суть Ваша совесть.

P.S. В ранний утренний час, когда большая часть мира еще покоится в объятиях сновидений, легче всего увидеть истинную суть вещей.

Убеждена, Вы помните о месте и часе».

Уильям выпил еще эля.

Выпил и начал ходить по комнате, размышляя над прочитанным.

Первое, он заключил, что автор второго послания и первого – разные люди.

Что оба эти человека – женщины.

Что обе они предпочитают утреннюю пору любой другой.

Но главное, понятое Киддом, заключалось в мысли, что ходить ему на это утреннее свидание ни в коем случае не надо.

Он привел себя в порядок, облачился в лучший свой камзол и отправился с докладом в дом губернатора.

На улицах Порт-Элизабет он с новой силой ощутил свою популярность. На него восторженно показывали пальцами, в его честь поднимали стаканы и бросали вверх шляпы. Негры, мулаты и самбо шли за ним маленькими стайками, о чем-то шушукаясь. Проститутки его не задирали, помня о драматической судьбе Либы. Эта местная королева любви, кстати, покончила со своим веселым, рискованным и богопротивным ремеслом. Она пошла в услужение к протестантскому священнику отцу Прайму. Одевалась строго, сделалась богобоязненна и работяща.