– А ты не мама, ты – мама-Аня!
Она щекотно засмеялась в самое его ухо:
– Я думала, ты женишься на Наде!
Клим помотал головой, покоившейся на высокой Аниной груди:
– Нет, лучше пусть отец на ней женится, вон как она скучает по нему!
И Аня снова оттолкнула его от себя:
– Не вздумай сказать кому!
Клим обиженно засопел:
– Чё ты прямо? Я же не виноват, что ты такая!
– Какая?
– Лучше всех! И я тебя всегда-всегда любить буду! А ты?
– Солнышко мое! Да я и так из-за тебя всю жизнь поломала! У меня же, кроме тебя, никого больше на свете нет!
Но последних слов он уже не слышал, провалившись в сон на Аниных теплых руках.
* * *
Они приехали в свой поселок и переночевали в своей квартире, а утром Аня убежала в «кадры». Командовал ими маленький, ростом с пятиклассника, Коркин, которого боялись даже бывалые шкипера, а женщины, те просто трепетали перед ним. Клим с Надей прождали ее целый день, голодные, осиротевшие. Аня пришла с полной сумкой продуктов, там были даже колбаса и конфеты. Была Аня незнакомо веселой, чужой, от нее пахло вином, и она неожиданно стала ласкать и кормить Надю, а на Клима не обращала никакого внимания. Обиженный Клим лег на постель не раздеваясь и заснул.
Он проснулся в темноте и обнаружил, что кровать Ани пуста. Она сидела на кухне под тусклой лампочкой, уставившись взглядом в стену. Клим подошел, позвал: «Маманя!», что на самом деле означало «мама-Аня», погладил, но Аня повела плечом, словно сбрасывая его руку:
– Иди, Климушка, поспи еще немножко.
– А ты?
– А я уж не лягу. Собираться буду. Утром уезжаем.
– Куда?
Аня помолчала.
– Хорошее место я у Коркина… выхлопотала. На дебаркадере будем жить.
И место оказалось действительно хорошим. Аня с Надей занимали каюту для матросов, а Клим размещался в одной из обычно пустующих комнат отдыха. Они с Надей купались в теплой воде, катались на лодке, ловили пескарей, а вечером, выпросив у Ани два рубля, бегали в кино. Он сблизился с Надей и отдалился от Ани, которая после поселка как будто потухла, выключилось в ней что-то.
Шкипершей была крупная пятидесятилетняя женщина, от которой приятно пахло постным маслом, на котором она жарила пескарей. «Опять этих п…денышей наловил?» – смеялась она, когда Клим приносил ей пожарное ведро с уловом. Не стесняясь детей, учила Аню жизни:
– Чё одна кукуешь? Заведи мужика! Убудет тебя, что ли?
Аня молчала, опустив голову.
– Молодая, красивая, сдобная! Да я б на твоем месте!..
– А что вам мешает?
– А мне ничё не мешает! – смеялась шкиперша. – Вот уж как праздник будет!.. – И в предвкушении чего-то невыразимо приятного передернула покатыми плечами.
– А что за праздник? – спросил Клим.
– День Военно-морского флота! Все моряки к нам сбегутся!..
Но к ним никто не сбежался, потому что в субботу все сельские мужики отправились на своих лодках по ягоды, на рыбалку, на покос. Они сидели за столом вчетвером, и шкиперша белозубо улыбалась Климу:
– А нам никого и не надо, у нас вон какой красавчик: волос светленький, а реснички черные да густые! Девчонки все ляжки обоссут!
Клим опустил глаза, а Надя, наоборот, вздернула голову и почему-то покраснела.
– У них, – махнула шкиперша мощной рукой в сторону деревни, – уже ничё нового в жизни не будет, а у тебя – все впереди! Столько интересного узнаешь! Хочешь узнать-то?
Клим взглянул на Аню, но та отвела глаза.
– Хочешь, по глазам вижу! За маманей-то подглядывал?
И тут Аня взглянула на него так, что он совершенно неожиданно для себя кивнул:
– Она самая красивая, лучше всех!
Аня ненатурально засмеялась и потянулась к бутылке:
– А давайте выпьем за меня, раз я лучше всех!
Клим заявил, что тоже хочет выпить за «маманю», и ему налили целый стакан вина, и всем стало легко и весело, а шкиперша стала петь матерщинные частушки.
Потом она вытащила Клима плясать и закружила его, и он упал на пол, а она топала своими толстыми ногами и трясла над ним большим задом в голубых трусах до самых колен.
Аня подняла Клима на ноги и тоже стала кружиться с ним, и он опять упал на пол, а она снова подняла его и стала целовать:
– Ты пьяный, я тоже пьяная, мы оба с тобой такие пьяные!
Тут шкиперша оторвала его от Ани и прижала к горячему животу:
– С маманей тебе нельзя целоваться, а с тетей Катей можно! Хочешь с тетей Катей целоваться?
Он почему-то вспомнил Груньку и сглотнул слюну. И тут Аня вышла из каюты, Надя поднялась вслед за ней.
– Чё это они? – удивилась тетя Катя. – Аль ревнуют? Да я ж шуткую!
Аня лежала на своей кровати и даже не повернула головы, когда Клим вошел в каюту. Он присел к ней, и она отодвинулась к стене, чтобы он смог примоститься с краю.
– Срам-то какой, – сказала она, – баба над ребенком ляжками трясет, а я ничё сказать не могу: чем я лучше, раз я за этот дебаркадер… Только, Климушка, мне так стыдно было! И не перед отцом, а перед тобой! Только перед тобой!
– Не надо, – сказал он, прижимаясь к ней, – не плачь, я тебя никогда-никогда не разлюблю.
Аня погладила его по голове и сказала слабым голосом:
– Где там Надька? Иди побудь с ней, а то мы совсем про нее забыли.
Надя стояла у перил и смотрела на пескарей, которые сверху были похожи на длинные камешки. Клим встал в некотором отдалении.
– Чё пришел? – спросила она.
– Просто так, – буркнул он.
– Тогда уходи, раз просто так!
– А если не просто так?
– Тогда скажи!
– Чё?
– Сам знаешь чё!
Она по-женски лукаво взглянула на него и вдруг стала похожа на Аню.
– Ты… это…
– Ну? – Она подвинулась к нему, и он неожиданно для них обоих чмокнул ее в горячее ухо.
И у них с Надей началась «любовь». Аня ревниво-снисходительно посмеивалась, а шкиперша обзывала Клима изменщиком. Осенью их дебаркадер отбуксировали в затон, и Аня повела своих детей в школу. Они сидели за одной партой и не расставались даже на переменах; привыкшие к ограниченному пространству палуб и кают, оба боялись людей, боялись жизни, боялись насмешек и обидных вопросов об отце. А он появился перед Новым годом, короткостриженый, исхудалый, чужой. Надька с визгом повисла на нем, Аня заплакала, а Клим стоял в стороне, насупившись. Ночью он проснулся от позабытых уже звуков и понял, что все кончилось.