— Что нам теперь делать? — спросил он.
— Счета посылайте по тому же адресу, что и
раньше, — отрезал я и положил трубку.
Итак, судя по всему, меня действительно навестил Мордастый
Гилврэй. Он лично доставил записку. Видно, они с Доном Дж. Германом накрепко
завязаны в какой-то большой игре и не могли довериться посыльному. Дельце
обещало быть интересным, и я решил принять приглашение и заглянуть к Дону Дж.
Герману. Либо он собирался выйти сухим из какой-то грязной истории, либо,
наоборот, готов был влипнуть в нее.
Я не стал посылать ему свою визитную карточку, я решил
поступить по-иному.
Огороженная территория, где находился дом, занимала
внушительное место, что свидетельствовало о состоятельности его прежних
владельцев и о стремлении нынешнего к уединению. Ну что ж, прекрасно. Мне это
на руку. Кто его знает, что может произойти, а мне не хотелось огласки.
Около девяти часов мы с Бобо перемахнули через забор. Оба мы
понимали, что вторгаемся на чужую территорию и в любой момент можем нарваться
на неприятности. Беспрепятственно спрыгнув на землю, мы прошлись, внимательно
глядя по сторонам, и, понаблюдав за Бобо, я убедился, что в доме нет наружной
охраны.
Обойдя вокруг дома, я остановился перед окном с опущенными
шторами, через которые пробивался свет. Окно это было единственным освещенным
местом на первом этаже, если не считать главного входа. Я не знал, что
скрывалось за этим окном — гостиная, спальня, кабинет… Разберусь на месте,
время у меня есть.
Стоя под окном, я услышал резкий звонок в прихожей, скрип
стула в комнате у меня над головой и звук удаляющихся шагов.
Из того, что не было слышно никакого разговора, я заключил,
что он — или она — находился в этой освещенной комнате в одиночестве и, покинув
ее, чтобы открыть входную дверь, предоставил мне возможность заглянуть в окно,
что я и сделал.
Мне здорово повезло, судьба сама сдавала карты. Я никогда не
питал особой симпатии к политикам, и уж коль она распорядилась, чтобы я сунул
свой нос в комнату Дона Дж. Германа, значит, там пахло неприятностями.
Комната представляла собой нечто вроде кабинета. Я слышал,
что он проводит большую часть времени за работой. Я также слышал, что в доме
имеется множество потайных ходов и что прислуга появляется и удаляется по
звонку, расположенному на рабочем столе Германа.
Я решил рискнуть.
Повернувшись к Бобо, я скомандовал:
— Охраняй, — и взобрался в окно.
Я знал, что, если понадобится, Бобо прыгнет в окно, и ни
стекло, ничто другое не послужит ему преградой.
В углу стоял большой письменный стол с убирающейся крышкой,
к нему-то я и направился. Господи, как я обожаю столы с убирающимися крышками,
стоящие в углу! В случае опасности за таким столом можно надежно спрятаться
или, в крайнем случае, залезть под него.
Едва успев устроиться поудобнее, я услышал приближающиеся
голоса:
— Как мило с вашей стороны, мисс Чэдвик, что вы зашли.
Да еще в первый же вечер после возвращения из колледжа. Я невероятно ценю вашу
любезность.
Голос был льстивый и вкрадчивый, даже слишком вкрадчивый. Он
сразу не понравился мне, и я мгновенно понял, что принадлежит он не кому иному,
как Дону Дж. Герману.
В голосе девушки слышалось задорное журчание юности, но было
в нем и что-то неуловимо-натянутое — то ли страх, то ли какая-то затаенная
тревога.
— В записке вы упоминали об отце.
Они как раз вошли в кабинет, и льстивый голос увернулся от
вопроса:
— Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Чэдвик. Вы не можете
себе представить, как я огорчился, узнав о смерти вашего отца. Я посылал
соболезнования и цветы, но не решался заговорить о делах ни с вами, ни с вашей
матушкой, пока вы не оправитесь от удара. Прошло три месяца, вы окончили
колледж, и я чувствую, что теперь вы сможете понять, какая суровая
необходимость заставила меня вернуться к этому вопросу, а также сумеете оценить
мое деликатное отношение к вашему горю и нежелание торопить вас.
Бог ты мой! Что это была за речь! Такое впечатление, будто
он выучил ее наизусть. Рискнув, я даже немного подался вперед, чтобы выглянуть
в щель между двумя стоявшими на столе книгами.
Герман оказался крупным мужчиной, даже крупнее, чем я ожидал.
Он сидел за письменным столом, разглядывал девушку, и его здоровенные жирные
пальцы барабанили по крышке стола. Лицо его было испещрено миллионом мелких
морщинок, отчего кожа походила на пергамент, и, когда он улыбался, морщинки
приходили в движение и рассыпались, убегая под воротничок рубашки, а его лысая
голова напоминала мне купол Капитолия. Редкий пушок окаймлял эту голову лишь
над самыми ушами, которые внизу плотно прижимались к голове, а сверху,
напротив, оттопыривались. У него были толстые, какие-то пористые губы, двойной
подбородок и громадное тело. Однако, несмотря на всю его тучность, морщинки на
лице придавали ему несколько изможденный вид.
Но самым поразительным на его лице были глаза, большие и
широко открытые. Казалось, он каким-то сознательным напряжением мышц заставлял
их все время быть широко раскрытыми, складывалось впечатление, будто он всю
жизнь тренировал эти мышцы, чтобы придать глазам детское выражение искренности
и невинности.
Девушка была еще совсем юной. Она, не раздумывая, пришла в
дом к этому толстогубому политикану и теперь вот сидела в кресле в своем
коротеньком платьице с заниженной талией, обнажив пару очаровательных,
обтянутых модными чулочками ножек, без сомнения способных занять первое место
на любом конкурсе красоты. Она сидела, такая чистенькая и свежая, и смотрела на
него из-под полей шляпки, дерзко сдвинутой чуть-чуть набок, и весь ее вид
говорил о том, что она вполне способна постоять за себя, но в глазах затаился
страх.
— Насколько я поняла, у вас с отцом были какие-то
дела. — На этот раз в ее голосе прозвучали испуганные нотки, и я был
уверен, что Герман это заметил.
Его голос источал приторную любезность:
— Надеюсь, вы не будете возражать, мисс Чэдвик, если я
задам вам несколько вопросов, прежде чем перейду к делу? Полагаю, вам были
хорошо известны привычки вашего отца, в частности, его привычка составлять
долговые расписки?
Явно озадаченная, она кивнула:
— Ну конечно. Думаю, многие знали об этой его привычке.
У него была целая папка с готовыми бланками, и он пользовался только ими. Даже
отправляясь в банк, он брал с собой эту папку. Отец начитался про разных
мошенников, которые подделывают счета и долговые расписки, и всегда вел себя
осторожно. К тому же ему нравилось быть не таким, как все.
Герман изобразил на лице сияющую улыбку:
— Вот-вот… А теперь, с вашего разрешения…
Он шагнул в угол, я внимательно следил за его движениями. Он
наклонился, словно для того, чтобы поднять что-то с пола, отодвинул картину и
набрал код металлического сейфа. Бог мой, что за зрелище предстало пред моими
глазами! Настоящее банковское хранилище.