Корсары Мейна - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 21

– Матка Боска!

Ядвига выскочила на кухню, раздался ее звонкий голос:

– Зофка! Где ты запропастилась, негодная девка!

Вскоре Микита и Тимко сидели за богато накрытым столом, и Дегтярь уплетал за обе щеки с таким рвением, словно голодал по меньшей мере неделю. Тимко тоже ел, но больше налегал на вино; у него из головы не выходили обидные слова Ядвиги.

«Холоп… – думал он с горечью. – Ну конечно же, холоп! Куда мне против шляхетного панства. Вот тебя, брат-бурсак, и поставили на место…»

Ядвига чувствовала себя не в своей тарелке. Она боялась встретиться с Тимком взглядом. Лишь когда спудеи насытились и засобирались, она отвела Тимка в сторону и сказала, роняя слезу:

– Прости меня, любимый… Прости! Я полная дура! Я виновата… прости…

– Забудь, – коротко ответил бурсак. – Чего сгоряча не скажешь.

Он нежно привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

– Вы, панна, посидите возле отца эту ночь, – сказал Микита. – Когда он проснется, дайте ему сначала подогретое вино, а затем похлебать горячей куриной юшки. И только потом, часа через два, ему можно будет плотно поесть. Там, на столе, я оставил травки, сделайте отвар, и пусть три дня ваш отец пьет его перед едой – немного, полкружки. На этом все. Бывайте…

Бурсаки вышли за ворота, и Тимко всей грудью вдохнул свежий ночной воздух, напоенный ароматами созревающих плодов. Ему вдруг захотелось лечь где-нибудь на пригорке, под звездным небом, подложить под голову кунтуш и крепко уснуть, как в детстве, когда он гонял лошадей в ночное.

– А что, хороша девка! – сказал Микита.

– Угу… – мрачно ответил Тимко и тяжело вздохнул.

Микита с пониманием хохотнул, обнял его за плечи, и они пошли по улице в ночную темень, которая укутала Подол плотной шалью.

Мэтр Амбруаз производил сильное впечатление. Мишель де Граммон жил в его особняке вторую неделю, но страх перед парижским палачом не проходил, только усиливался, несмотря на любезный прием, оказанный ему благодаря покровительству Пьера де Сарселя. Мишель и хозяин особняка почти не общались, да и не должны были – все-таки де Граммон был дворянином. Кроме того, существовало поверье: тот, кто дотронется до палача, обречен и рано или поздно окажется на эшафоте. Чего Мишелю, естественно, совсем не хотелось.

Мэтром парижского палача прозвали не зря – мсье Амбруаз считался выдающимся заплечных дел мастером. Он был невысокого роста, коренастый и физически очень сильный. Невыразительная плоская физиономия мэтра Амбруаза была очень смуглой, словно в его жилах текла цыганская кровь. Сходства с этим бродячим народом добавляли и черные вьющиеся волосы, чрезвычайно густые и жесткие, как лошадиная грива, превосходно заменявшие палачу парик. Мэтр Амбруаз, несомненно, был умен и грамотен. В его особняке имелась приличная библиотека, хранившаяся в трех шкафах розового дерева, а на столе в кабинете стоял дорогой письменный прибор и лежала стопка бумаги, исписанная убористым почерком.

По вечерам, когда палач возвращался с работы домой, он прежде всего ужинал в гордом одиночестве, а затем закрывался в кабинете и засиживался за писаниной до полуночи. Мишелю очень хотелось подсмотреть, что он там пишет, его так и подмывало забраться днем, когда палач отсутствовал, в кабинет и прочитать рукопись, но юного энергичного юношу угнетало положение затворника и больше интересовало, как идет следствие по дуэли. А о том, что оно ведется, ему сообщил де Сарсель.

Как-то Мишелю де Граммону довелось присутствовать на экзекуции, которую проводил парижский палач; правда, не мэтр Амбруаз, а прежний, который утопился в Сене, – или его утопили, правды никто не знал. Однажды летним днем, когда Мишелю было восемь лет, он увидел уличных мальчишек, бегущих к перекрестку. За ними мчались сломя голову мужчины и женщины. Они толкались, оттаптывали ноги и награждали друг друга бранью; все спешили, поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть. Конечно же Мишель не мог остаться равнодушным к этому переполоху и последовал за толпой.

Вскоре на улице, упирающейся в небольшую площадь, послышался шум, а потом показался старый осел, уныло тащивший деревянную тележку. Осла вел под уздцы сам палач, что удивительно; обычно он распоряжался только на эшафоте, а мелкими делами занимались его помощники. Этот смешной и одновременно ужасный экипаж окружала стража, стараясь оттеснить от него наседавшую толпу. Осел еле плелся, тележка качалась из стороны в сторону, ее большие колеса выписывали по мостовой кренделя и пронзительно скрипели. Единственным пассажиром экипажа оказалась совсем молодая женщина со связанными руками. Бедняжка была одета в белую сорочку, из-под которой выглядывали груди, и рваную юбку; с распущенными волосами, задыхающаяся, грязная, она, как загнанный зверек, безумными глазами смотрела на толпу.

Наконец кортеж остановился посреди площади, и судебный пристав деревянным голосом прочитал, что «…женщина, признанная виновной в нарушении запрещения проституткам входить в школьный квартал, по указу короля приговорена к публичному наказанию розгами на всех площадях того квартала, где она проживает». Палач передал поводья стражнику и со скверной ухмылкой на отталкивающей физиономии подошел к несчастной, которая пыталась освободить руки и прижималась спиной к тележке, словно ища у нее защиты.

Но сопротивлялась приговоренная недолго. Палач грубо повернул ее и, надавливая рукой на шею, заставил нагнуться и подставить спину для наказания. Другой рукой он поднял юбку вместе с рубашкой, и толпа начала хохотать и свистеть. Насладившись унижением бедной женщины, палач начал сечь ее розгами по обнаженным ягодицам. Удары наносились сильно, с оттяжкой, но медленно. Палач упивался процессом экзекуции; со стороны казалось, что у него есть какие-то личные мотивы для такой жестокости.

Дав ей двенадцать ударов, от которых спина и ягодицы женщины покрылись кровавыми полосами, палач опустил юбку с сорочкой, и несчастная жертва продолжила свое печальное путешествие до следующей площади, где ее снова должны были сечь с тем же церемониалом. Несколько позже Мишель узнал, что экзекутор и впрямь был неравнодушен к наказуемой проститутке. Будто бы она отказала ему в близости, и мстительный палач не преминул воспользоваться служебным положением.

После этого случая Мишель де Граммон разлюбил подобные зрелища; он даже не бегал на Гревскую площадь, где часто совершались казни, хотя для парижских мальчишек это развлечение заменяло театр, куда могли попасть только представители высшего света. Он не боялся вида крови, а став старше, часто пускал ее, когда дрался на дуэлях, но смотреть, как измываются над беспомощным человеком, категорически не желал, чем здорово удивлял приятелей.

И все же Мишель не утерпел и пробрался в кабинет мэтра Амбруаза. Это случилось на десятый день его добровольного заточения в особняке парижского палача. А началось все с появления де Сарселя. Бретёр улыбался и весело шутил, хотя Мишелю было не до шуток.

– Сегодня прекрасная погода, – соловьем заливался де Сарсель. – Ах, каким удивительным было утро! Вчерашняя гроза отмыла Париж дочиста, и бродить по перелескам предместья – одно удовольствие. Свежий воздух, запахи травы и цветов, птички поют… нет, положительно, уеду из Парижа! Прикуплю себе небольшое имение и буду доживать среди девственной природы, не загаженной городскими нечистотами.