– Это он, Вячеслав Юрьевич, – сказал Боря. – А те, что сзади тянутся, они, кстати, тоже нечужие, они тоже отношение к этому «пасхальному яйцу» имеют.
– Вижу, Боря. Еще чуть сбавь скорость.
– Скорость уже шестьдесят. Ниже нельзя.
– Выходи на встречную полосу, жигуленок подойдет к нам с правой стороны.
Впереди не было видно ни одной машины – ну словно бы специально было это сделано, словно бы на узком Боровском шоссе специально включились все светофоры, если они, конечно, на нем были, и встречное движение замерло целиком. «Во расчет, во точность! – невольно восхитился Белозерцев, вяло шевеля мокрыми, ничего не чувствующими губами. – Та-ак, у водителя на котелок должен быть нахлобучен картуз с надписью “Кент”. И пароль… Какой же пароль он должен произнести? Забыл, забыл, г-господи!» – Белозерцев, расстроенный, сам себя не узнающий, ухватил дрожащими пальцами ручку сумки, водрузил этот денежный мешок себе на колени…
Карминный жигуленок приблизился. Белозерцев скосил глаза вправо, потом оглянулся – догоняют их других машины или нет? Трое «жигулей» самой разной масти продолжали держать прежнюю, довольно почтительную дистанцию. За рулем карминного жигуленка сидел толстощекий, с маленькими добродушными глазками, мятый человек. На круглой плотной голове у него косо сидела полотняная кепка с длинным козырьком и надписью «Кент».
Водитель карминного жигуленка улыбнулся, и Белозерцеву захотелось закрыть глаза от нестерпимого золотого сверка, вырвавшегося у него изо рта.
Рядом с золотозубым сидел хмурый, с неприятным лицом человек, покалывал Белозерцева острым взглядом: Руки он прижал к животу, словно был беременным. «С оружием, – понял Белозерцев, – наготове держит».
– Гутен таг! – весело поздоровался золотозубый водитель.
– Гутен таг! – хмуро отозвался Белозерцев.
– В вашей машине стучит карданный вал! – прокричал человек в кепке с надписью, стараясь, чтобы его хорошо было слышно, золотое, сияние чужих зубов вновь ослепило Белозерцева.
«Попадет в какую-нибудь компанию золотоискателей в кавычках, – невольно подумал Белозерцев, стараясь не обращать внимание на посторонние вещи, но из этого ничего не получилось, он по-прежнему не владел собой – руки тряслись, губы дрожали, лицо золотозубого увяло – прямо перед глазами обрело серый цвет, – те живо золото клещами из челюстей повыдирают. Ныне опасно такой товар хранить в собственной пасти. И дурацкий же пароль придумал их пахан… Разве может в “вольво” стучать карданный вал? “Вольво” – это же не похожая на телегу ржавая “волга”, “вольво” – это “вольво”, и этим все сказано».
Золотозубый, судя до всему, знал Белозерцева – видел раньше на фотоснимках, если бы не видел, то вел бы себя иначе, – он снова слепяще улыбнулся и сунул в окно машины видеокассету:
– Как и договорились, производим обмен овощами, – прокричал он, – держите!
Белозерцев поднял с колен сумку, увенчанную надписью «Белфаст», передал ее в окно золотозубому. Пот тек с Белозерцева струями, заливал глаза, щипал ноздри, было ему муторно, он боялся – боялся золотозубого, боялся его угрюмого напарника, боялся своего водителя Борю, он всего в этот момент боялся, руки у него дрожали – да ладно бы только руки, Белозерцева трясло всего.
Золотозубый принял сумку с доброжелательной улыбкой, подмигнул Белозерцеву, как старому знакомому, – он, похоже, относился ко всему с иронией и пониманием, по закваске своей был совершенно иным человеком, чем его напарник, и Белозерцев неожиданно ощутил к нему благодарность. Словно бы подтверждая его мысль, золотозубый выкрикнул на прощание:
– Не боись, родимый… С твоим сыном все в порядке! Дальнейшие указания получишь по телефону, – выкинул руку вперед, приказал: – Поезжай прямо!
Вправо уходила дорога к писательскому поселку и железнодорожной станции – искривленный асфальтовый проселок длиною километров в пять, не менее.
– Свернем или поедем прямо? – спросил Боря.
– Если свернем – нарушим правила игры. Поезжай прямо.
Карминный жигуленок резко, не сбавляя скорости и осев на вираже на один бок, ушел в сторону, «вольво», приподнявшись над взгорком, в следующий миг тяжело клюнула носом, словно самолет с остановившимся мотором, нырнула вниз. Впереди показались высокие современные дома, слепяще белые, несколько диковато смотревшиеся среди серых сельских построек.
– Все, деревня кончилась, – объявил Боря.
– За теми домами разворачиваемся и едем назад, в Москву, – приказал Белозерцев, закрыв глаза: ему хотелось как можно быстрее очутиться в городе, в своем офисе и вообще исчезнуть с этого страшного места. И из этой страшной страны, если хотите.
Но и у тех, кто исчезает, спокойной жизни за кордоном тоже не бывает – так же наваливается рэкет, терзают разные банды, гордо именующие себя мафией, налетчики и похитители, все хотят обклевать, общипать «новых русских», хотя сами тоже являются «новыми», только полагают, что меньше откусили от богатого российского пирога, – нет, исчезнуть не дано. Если, конечно, собираешься жить. Если хочешь умереть – тогда другое дело.
Он чувствовал себя выжатым, будто лимон, из которого выдавили весь сок, вышвырнули на обочину, за обочину, в кювет, и главное, в нем поселилось то, чего еще вчера не было, – страх. Белозерцев сейчас боялся. Всего боялся. Боялся золотозубого и его напарника, налетчиков, своей обустроенной и ухоженной квартиры, где лежала мертвая Ирина, городской милиции и Лубянки, собственных охранников и компаньона по «Белфасту», проживающего в Лондоне.
Он почувствовал, что Боря притормаживает, прижимается к бровке асфальтовой площадки – наверное, автобусной остановки, – и разворачивается на малом газу, но глаз не открыл.
21 сентября, четверг, 10 час. 40 мин.
– Ну и чего, кхе-кхе, имеем с гуся, господа наты энд пинкертоны? – поинтересовался Зверев в телефонную трубку. – Значит, работали они одной машиной? Примитивно, примитивно… Это значит, что они ничего не боятся. А мешок передал сам Белозерцев? Извини, сумку, сумку, я все понимаю. Я тоже, Родин, люблю точность, но случается, что кошелек из крокодиловой кожи по старческой привычке называю авоськой. Той самой продуктовой плетенкой, в которой носят картошку, так что позволь мне иногда интерпре… интетрепировать малость, кхе-кхе, манную кашу называть какашечной, а кабачки – коровьей радостью. Следили за «жигулем» аккуратно? Молодцы. А куда они сейчас направляются? По тому району у нас уже есть крупный специалист. Как «кто»? Майор Волошин. Как только загонят машины в гараж – доложи, кхе-кхе…
Несколько минут Зверев сидел неподвижно, задумчиво поджав губы и глядя в одну точку – в притемь, скопившуюся, словно пороховой налет, в углу кабинета, хотел было позвонить генералу Иванову на Лубянку и уже взялся за трубку вертушки, но передумал: рано пока общаться с Ивановым и подводить промежуточную черту.
Интересно, засекли налетчики хвост, наладившийся за ними следом или нет? Не должны засечь – машины, пока вели похитителей, менялись трижды.