Ответа на это письмо он также не получил, но это уже было не важно.
Сохраняя самообладание, Дик еще несколько дней провел в Йорке. Там застало его внезапное письмо от Генри Стаффорда.
В свойственной ему безудержной манере Бэкингем призывал его к активным действиям, гарантировал свою поддержку и предлагал тысячу воинов для подавления мятежа Вудвиллов. Ричард поблагодарил Бэкингема за помощь, но попросил привести только триста человек, поскольку столько же собирался взять с собой сам.
20 апреля 1483 года Глостер вышел с отрядом из Йорка в Нортхэмптон, где должен был 29 апреля встретиться с Бэкингемом, Энтони Вудвиллом и юным королем.
* * *
Королева быстро шла по коридору, она не желала никого видеть, и тем неприятней казался окликнувший ее голос:
– Сестра!
Елизавета на мгновение прикрыла глаза. В последнее время она искренне жалела, что рождена слабой женщиной. Почему на ее хрупкие плечи легли нелегкие решения? Почему именно она должна заботиться о семье и объяснять мужчинам, цвету рыцарства семьи Вудвиллов, как им следует действовать?!
Впрочем, носи королева латы и меч, а не юбки, она не завоевала бы благосклонность Эдуарда IV! Дважды вдова умела находить преимущества во всем.
– Вы расставили людей на воротах? А извещены ли ваши люди из числа горожан?
Братец кивнул и пошел рядом, отставая на полшага.
– Хорошо, – ответила королева, чуть благосклоннее. – Глостера разозлит наше молчание. Он выступит на Лондон, и тогда мы обвиним его в попытке узурпации власти. Сначала Ричард вызовет недовольство горожан, о том позаботятся твои люди, а затем и королевского совета. В Тауэре его будет ждать немедленный приговор!
– Сестра, он все же регент.
– Регент, регент, регент, – фыркнула Елизавета. – Вас всех только это и интересует! Впрочем… – она даже остановилась. Как только эта мысль не пришла ей в голову раньше? – Пусть Ричард Глостер будет регентом и лордом-протектором, я не против.
Братец остановиться не успел, опередил ее на два шага и замер, словно врезавшись в невидимую стену:
– Но, Элизабет!
– Его сложно лишить должности, это так, – проворковала королева. – Но изменить саму должность нам по силам. У него попросту не будет полномочий и прав предъявлять претензии.
«Жаль, нельзя отказаться от траура», – с досадой подумала она. В бирюзовом платье Елизавета выглядела неотразимо. До сих пор!
– Немедленно созовите совет! – прикрикнула Ее Величество.
Вскоре Вудвилл вошла в зал. Привычно встретила холодный и жесткий взгляд лорда Гастингса. Кивнула родичам и, по своему обыкновению не опускаясь в кресло, воскликнула:
– Я объявляю Ричарда герцога Глостера, регента и лорда-протектора Англии, первым среди равных в королевском совете! И сохранять свое первенство он будет ровно до коронации нового короля. Да будет так!
На зал опустилась тишина. Королеве даже показалось, будто она отчетливо слышит стук собственного сердца. Затем легкий гул, словно едва слышное дыхание моря в мертвый штиль. Потом…
– Это неприемлемо! – лорд-камергер вскочил со своего места, и Елизавета даже порадовалась такой его реакции. Оказывается, терпение иссякает и у ледяных изваяний. К тому же своим недостойным поведением Гастингс давал повод обвинить его в нелояльности королевской власти. Как только совет одобрит ее новое решение.
Но совет не решился. Даже ее хранимые Господом и королевской волей родичи!
– Позвольте напомнить, Ваше Величество, – прошамкал со своего места епископ. – Совет не вправе решать подобные вопросы.
Наверняка старый трус получил письмо от Глостера и решил отойти в сторону. Вставать на пути «вепря» опасались многие.
Елизавета вздрогнула. Ее власть не могла пошатнуться! Только не сейчас, в шаге от триумфа! Она медленно обвела взглядом находящихся в зале господ. И наткнулась на взгляд сына – злой и уверенный. Маркиз Дорсет не подведет ее.
– Но в таком случае… – королева заломила руки и пошатнулась. – Я не вижу никакого выхода. Нам не жить! Не жить юному королю. О, Англия! Моя бедная Англия!..
Она упала в кресло и затряслась в рыданиях.
– Матушка! – достиг ее обеспокоенный возглас маркиза. Только бы Дорсет не кинулся к ней. Пусть все эти нерешительные ничтожества видят раздавленную горем женщину. Одинокую. Лишившуюся последней надежды.
Сын оправдал. Он вскочил со своего места, но не побежал утешать убитую горем мать. Маркиз Дорсет яростно накинулся на членов совета с обличительной речью.
– Вы! Вы что же, забыли, кто такой Глостер?! Этот человек не знает пощады! Вы ли не видели его на поле боя, лорд Гастингс?!
– Ричард бился за Йорк и короля Эдуарда.
– А теперь он станет биться за себя. С еще большим ожесточением! Глостер не приемлет предательства, но все здесь присутствующие – изменники. Не забывайте об этом сейчас. И не забудьте потом, когда окажетесь на дыбе… Впрочем, – сказал он тише, – вряд ли вам позволят забыть.
– Перестань… О, перестань, молю! – со своего места Елизавета увидела, как передернул плечами глава совета, и насладилась ничем не прикрытой ненавистью во взгляде Гастингса.
Ее мальчик взял правильный тон. Следовало не убеждать, а запугивать:
– Придет Глостер, и никто присутствующий в этом зале не останется в живых!
После такого заявления большинство участников совета проголосовали за отстранение Ричарда от власти. И даже лорду-камергеру пришлось смириться с этим.
В тот же день Дорсет тайно написал графу Риверсу: «Вы обязаны отконвоировать короля в Лондон к первому мая».
Глава 8
Вечер обещал быть приятным во всех отношениях. Отправив наследного принца с большей частью эскорта в местечко Стоуни-Стратфорд, граф Риверс расположился в Нортхэмптоне. Четырнадцать миль – невесть какое расстояние, к тому же общество племянника несколько раздражало его в последнее время.
Энтони желал отдохнуть. Потому он и выбрал этот постоялый двор – лучший в городе. Граф успел опустошить три кружки вина и заказать жареного поросенка, прежде чем ему доложили о визите Ричарда, герцога Глостера.
– Э?.. – удивился Вудвилл. Младший Йорк прозябал где-то на севере и попросту не успел бы прискакать в Нортхэмптон. По расчетам старшей сестры, герцог появился бы непосредственно у столицы. Скорее всего, с армией.
– Это какая-то ошибка? – поинтересовался он.
– Никак нет, ошибки быть не может, – по-военному четко ответствовал слуга.
Энтони пребывал в благостном настроении, а потому нисколько не обеспокоился подобным известием. Наоборот, обрадовался гостю, как родному. Графу становилось скучно, а знатных господ, которых незазорно пригласить разделить трапезу, не находилось.