– Так вот, – продолжала меж тем Елеша, – я могу предложить вам более мягкий вариант. Тот человек, который сегодня сорвал историю, который включал эту гадость… кваканье это – пусть этот человек сейчас встанет и сознается. Мы его, конечно, обсудим на педсовете, но с остальных подозрение будет снято. А иначе я просто вынуждена подозревать всех. Ведь включали же эти звуки? Значит, каждый из вас мог сделать. Или кто-то рвётся доказать, что он вне подозрения?
Класс молчал. Ну кому придёт в голову тянуть руку и доказывать, что не верблюд?
И уж тем более никто не желал признаваться в трансляции лягушачьего хора. Точнее, не «никто», а Макс и Даша – Саня был уверен, что идея и исполнение – полностью снегирёвские.
– Молчите? – усмехнулась Елена Ивановна. – Нагадить, значит, смелости хватило, а признаться – нет? Тот, кто это сделал – он ведь сделал пакость не только Тамаре Григорьевне и не только Лизе. Он и вам всем пакость сделал, и продолжает делать, потому что наказаны будут все! По принципу коллективной ответственности!
– Елена Ивановна! – умоляюще взвыл Репейников и вскочил из-за парты. – Ну можно мне в туалет? Ну мне очень-очень надо!
Вид у него был совершенно несчастный.
– Ладно уж, – смягчилась Елеша, отпирая дверь. – Три минуты тебе на всё про всё. Не вернёшься через три минуты – у меня будут основания считать, что именно ты виноват!
Благодарный Петька юркнул за дверь.
– Что ж, раз виновник не признаётся, значит, придётся действовать иначе, – выдержав драматическую паузу, продолжила классная. – Придётся на завтра собирать детско-родительское собрание. В девятнадцать ноль-ноль. Должны будут присутствовать ваши родители и, разумеется, вы сами. Соберёмся в актовом зале, в разговоре примет участие Антонина Алексеевна и, может быть, Игорь Васильевич. Он как директор гимназии старается лично отслеживать подобные конфликты. Так что обсудим нашу печальную ситуацию при родителях. Может, они сообща сообразят, какие тут следует принимать меры. Есть ли смысл в сложившихся обстоятельствах сохранять класс, или нам всё же придётся проститься с теми, кто позорит нашу гимназию. В общем, откройте все дневники и запишите: «в четверг, 19 марта, в 19.00 родительское собрание. Явка родителей и детей строго обязательна!». А я, разумеется, продублирую это в ваших электронных дневниках и сделаю контрольный обзвон!
Класс точно дубиной шарахнули. Или одной огромной дубиной всех, или маленькой дубинкой персонально каждого. Такой подставы, как «детско-родительское собрание», никто не ждал.
Саня, понятное дело, расстроился. Что дома будет крик, это стопроцентно. Папа завтра со службы раньше восьми не придёт, здесь без вариантов. Мишку одного оставлять нельзя. Его, наконец, удалось устроить в сад, но сад закрывается в шесть. И что? Тащить его на это идиотское собрание? Даже и думать не хочется, что скажет мама.
Он обвёл взглядом класс. Наверное, все задумались примерно о том же. И Саня догадывался, что лично у него ещё не самый жёсткий вариант.
А потом он посмотрел на Снегирей. Макс сидел совершенно белый, точно вампир-невидимка отсосал сейчас из него пару литров крови. А Даша… С Дашей было хуже. Голова её склонилась к парте, плечи мелко-мелко тряслись, и до слёз остались считанные минуты. Или даже секунды.
Только сейчас Саня сообразил, что ведь ничего не знает о Снегирях – что у них за семья, что за родители. Как-то ни разу об этом не заходил разговор. А мало ли? Снегири – они ведь не как Петька Репейников, у которого глаза на мокром месте. Снегири – сильные ребята, и если уж они в таком ужасе, то предположить можно что угодно. А вдруг, например, их ремнём отлупят? Или что похуже?
И как тут быть? Один раз он Дашу защитил – от озверевших слепых собак… ну, не слепых, но какая разница? Она его рыцарем назвала… в белом плаще… нет, на белом коне.
Как же ему не хотелось этого делать! Даже в кишках стрельнуло болью, а в горле заворочалось что-то жёсткое и колючее.
– Елена Ивановна! – поднялся он из-за парты, – не надо устраивать собрание. Это я один во всём виноват.
Первые слова дались тяжелее всего – точно кирпичи глотать.
– Ты, Лаптев? – удивилась Елеша. – Вот уж от кого я не ожидала! Нет, в это невозможно поверить!
– Это я сделал! – дальше пошло уже легче. – Ну просто по приколу. Вот, убедитесь сами!
Он вынул смартфон, быстро вывел на дисплей нужную запись, нажал – и пронзительное кваканье наполнило кабинет. Словно десятки тысяч невидимых лягушек телепортировались сюда сквозь пространство-время с летнего болота… вроде того, что в километре от дома Овсянниковых.
– Но как же? – слегка запинаясь, произнесла Елеша. – Зачем это тебе?
– А по приколу! – безмятежным голосом повторил Саня, с ужасом представляя последствия. Но, как сказал бы папа, «фарш невозможно провернуть назад». Что сделано, то сделано.
– Что ж, – хмыкнула Елеша, – хорошо хоть что в последний момент у тебя проснулась совесть. В общем, так: завтра к четырём часам чтобы был здесь вместе с отцом. И меня не волнует, как он будет отпрашиваться с работы, это не мои проблемы. Иначе – разбор на педсовете и отчисление из гимназии. Нам здесь хулиганы не нужны!
И тут Саня краем глаза поймал Дашин взгляд. Наверное, так смотрит осуждённый на казнь, с петлёй на шее, когда гонец на взмыленном коне, рассекая толпу, приносит королевский указ о помиловании.
5.
Назад шли молча. Папа шагал быстро, и Сане приходилось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от него. Что обидно, красота вокруг была изумительная – небо совершенно синее, почти совсем без облаков, и солнце заливает всё тёплыми, но ещё не жаркими лучами, и голуби разгуливают по сухому асфальту прямо как у себя дома, а снег наполовину уже стаял, и быстрые ручейки бегут вдоль тротуаров, со звоном исчезая в чёрных решётках стоков. В общем, самая настоящая весна. Сугробы ещё есть, но вовсе не те горы, что неделю назад – а всего лишь чёрно-белые холмики.
А вот будь сейчас слякоть, и ветер в лицо, и огни светофоров едва заметны в тумане – было бы, наверное, легче. Потому что когда на душе темно, то пусть бы уж и вокруг тоже. «Не для меня придёт весна», – вспомнилась ему вдруг строчка из старинной песни, её любил мурлыкать дедушка Коля. Вот уж точно: вся эта окружающая весенняя радость – не для него.
Причём ещё вчера всё казалось не столь ужасным. Когда он пришёл из школы, папа был дома, отсыпался после суток. Маме Саня на всякий случай ничего говорить не стал, и пришлось ждать. Обедать, мыть посуду, идти забирать из детсада Мишку, делать уроки – и всё время думать, как сказать насчёт завтра.
Пообщаться с папой удалось только перед ужином, когда тот, наконец, выполз из их с мамой комнаты на кухню. И пока мама в «детской» читала Мишке вслух «Айболита», он торопливым шёпотом сказал:
– Пап, ты только не пугайся!
– Уже испугался! – сообщил тот. – И?