Задверье - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гейман cтр.№ 54

Когда он проскальзывает мимо, она по-змеиному шипит, и в мгновение ока оживают старые инстинкты – зверь замирает. А потом прыгает на нее – сплошь ненависть и клыки. Тут во сне она вспоминает, что это уже случалось раньше и что, когда это случилось в прошлый раз, она затолкала малый щит ему в пасть и проломила череп тяжелым свинцовым наконечником дротика, лишь бы не повредить мех. Шкуру Великого Хитреца она подарила приглянувшейся ей девушке, и девушка была соответственно благодарна.

Но сейчас в ее сне этого не происходит. А вместо этого огромный Зверь тянет к ней переднюю лапу, и, бросив свой дротик, Охотник эту лапу берет. И там и тогда, в городе под Бангкоком, они танцуют вдвоем бесконечный и сложный танец, а Охотник смотрит на них со стороны и восхищается их изысканными движениями, тем, как кружат друг вокруг друга хвост и ноги, руки и лапы, пальцы и взгляды, как они сплетаются могуче и странно в Подмирье, и тянется это на все времена.

Из мира бодрствующих доносится слабый шум, почти детский стон д'Вери, и в одно плавное мгновение Охотник покидает мир сна: она снова бодрствует, она снова настороже, она снова на страже. Проснувшись, она не помнит свой сон.

Д'Вери снится отец.

В ее сне он показывает ей, как открывать. Взяв апельсин, он делает жест рукой – и одним плавным движением апельсин выгибается, выворачивается наизнанку. Теперь вся его мякоть снаружи, а кожура – в середине, на внутренней стороне.

– Всегда нужно соблюдать равновесие, – говорит ей отец, очищая ей дольку вывернутого наизнанку апельсина. – Равновесие и соответствие, симметрия и топология – их мы и будем изучать в ближайшие месяцы, д'Верь. Но есть одно, самое главное, что ты должна понять: все вещи испытывают потребность открыться. Ты должна почувствовать эту потребность и использовать ее.

Волосы у отца густые и русые, какие были за десять лет до его смерти, и улыбка такая беззаботная, какой она ее помнит, вот только последующие годы ее притушат.

В ее сне он протягивает ей навесной замок. Она берет его в руки. Руки у нее того же размера и формы, что и сегодня, хотя она знает, что в действительности все происходило, когда она была совсем маленькой, что она впитывала мгновения, разговоры и наставления за десяток лет и все их ужала сейчас до одного урока.

– Открой его, – просит отец.

Она держит его в руке, ощущая холод металла, вес замка в ладони. Что-то не дает ей покоя. Есть что-то, что ей нужно знать. Открывать д'Верь научилась вскоре после того, как научилась ходить. Она помнит, как мать крепко ее обнимает и открывает дверь из спальни д'Вери в игровую, помнит, как ее брат Брод разделяет семь соединенных колец, а потом снова соединяет их в цепь.

Д'Верь пытается открыть навесной замок. Шарит по нему пальцами, мыслями. Ничего. Она бросает замок на пол и ударяется в слезы. Отец молча нагибается и, подняв замок, снова вкладывает его ей в руку. Его длинные пальцы стирают слезу с ее щеки.

– Запомни, – говорит он ей, – замок хочет открыться. Тебе нужно только дать ему сделать то, что он хочет.

Замок лежит у нее в руке, холодный, недвижимый, тяжелый. А потом она вдруг понимает и где-то – в сердце, наверное, – позволяет ему быть тем, чем он хочет быть. Раздается громкий щелчок, и дужка выскакивает из механизма. Отец улыбается.

– Вот, – говорит она.

– Молодец, – отзывается отец. – В этом – все открывание, никаких больше секретов нет. Все остальное – дело техники.

И тут она понимает, что именно не дает ей покоя.

– Отец? – спрашивает она. – Твой дневник. Кто его убрал? Кто мог его спрятать?

Но отец тускнеет, она уже забывает. Она зовет его, но он ее не слышит, и хотя из дальнего далека доносится его голос, она уже не различает слов.

В мире бодрствующих д'Верь чуть слышно стонет. Потом перекатывается на спину, забрасывает локоть на лицо, раз-другой всхрапывает и засыпает снова – на сей раз без сновидений.

Ричард знает, что оно его ждет. С каждым туннелем, по которому он идет, с каждым поворотом, с каждым ответвлением это ощущение становится все настойчивее, все тяжелее. Он знает, что оно здесь. С каждым шагом предчувствие надвигающейся катастрофы все усиливается. И когда он заворачивает за последний угол и видит его, обрамленного каменными стенами, поджидающего, ему, наверное, следовало бы испытать облегчение. Но испытывает он один только ужас. В его сне оно размером с планету.

В мире не осталось ничего, кроме Зверя, от боков которого валит пар. Обломки старинного оружия торчат у него из шкуры точно щетина. На его рогах и бивнях – запекшаяся кровь. Зверь – тучный, громадный и злобный.

И вдруг эта злобная туша устремляется к нему. Он замахивается (но поднимается не его рука) и бросает в чудовище копье.

В несущихся на него красных звериных глазах стоит издевка и тупая злоба, он ясно видит их в ту долю секунды, которая, казалось, тянется вечно. И вот Зверь уже…

Вода была холодной и в лицо Ричарду ударила точно кулак. Глаза у него разом открылись, от холода занялся дух. Сверху вниз на него смотрела Охотник, держа в руках пустой деревянный ушат. Ричард с трудом поднял руку. Волосы у него были мокрыми. Стерев воду с лица, он поежился.

– Совсем не обязательно было это делать, – пробормотал он.

Во рту был такой привкус, будто несколько мелких зверьков пользовались им как отхожим местом, а потом сами растворились во что-то неприятно зеленое. Он попытался встать, но вынужден был снова рухнуть на солому.

– У-ух! – сказал он вместо объяснения.

– Как твоя голова? – тоном профессионала спросила Охотник.

– Бывало и лучше, – ответил Ричард.

От двери Охотник притащила волоком по полу конюшни еще один ушат, на сей раз полный. Зачерпнув из него, она плеснула водой в лицо д'Вери.

– Не знаю, что вы пили. Но, сдается, оно было очень крепкое.

Веки д'Вери дрогнули.

– Неудивительно, что Атлантида утонула, – пробормотал Ричард. – Если они все себя так по утрам чувствовали, то помереть, наверное, было большим счастьем. Где мы?

Охотница плеснула в лицо д'Вери еще пригоршню воды.

– В конюшне друга.

Ричард огляделся по сторонам. И верно, стойло отчасти походило на конюшню. Интересно, для лошадей ли оно, спросил себя он. Да и вообще какие лошади могут жить под землей? На стене было что-то нарисовано: изогнувшаяся змеей латинская «S», а может, кириллическая «3» (а может быть, просто змея? Ричард все равно не смог бы распознать) в окружении семи звезд.

Неуверенно подняв руку, д'Верь для пробы потрогала себя за голову, будто вообще была не уверена, что там найдет.

– Ух, – прошептала она. – Темпль и Арч! Наверное, я умерла.

– Нет, – ответила Охотник.