Персональный миф. Психология в действии - читать онлайн книгу. Автор: Вера Авалиани cтр.№ 20

Мама моя на бой стекол не реагировала. Я вернулась к ней. Говорить про поведение соседей не стала. Она и так поняла, что помощь не подоспеет.

Оказалось, что она ждала, пока закипит чайник. И как только он начал насвистывать, сорвала его с огня, скинула крышку и с разгона плеснула кипятком в свирепое лицо нашего потенциального убийцы.

Спасло его только то, что, как оказалось, к нему сзади подкрался сосед, безнадёжно влюбленный в мою маму, и схватил его за руку с топором и рванул на себя. Так что попало гаду кипятком только на левое плечо. Он взвыл и выронил топор. Тут его сосед и скрутил. Мама протянула ему в порубленное окно вафельное полотенце, чтобы было чем связать этого крепкого мужика, который орал матом на весь свет. Соседи потянулись к нам во двор, чтобы лучше видеть, чья возьмёт.

Мама отдала свою заначку, собранную ею мне на пианино, семье Лариных. И они прямо от нас поехали на вокзал и купили билеты на поезд в Минск. Домой им возвращаться было нельзя. Потому что их папаша сидел привязанным к дереву у нас в саду. Уже заснул от выпитого. А милиция всё не приезжала.

Из этого случая я могла бы запомнить поведение инертных соседей. Но я запомнила мужество мамы и то, что один из соседей, которых я просила о помощи, всё-таки её оказал. Так что из всех событий в мире каждый запоминает те, которые созвучны его будущей судьбе. Мне предстояло откликаться в будущем на многие просьбы и даже мольбы о помощи. И всегда мне казалось, что я тем самым долг отдаю за непогубленную жизнь. Впрочем, мне во всех делах помогали соседи-мальчишки. И уголь принести, и дрова наколоть, и листья опавшие под вишнями собрать. Видно, сострадание в гороскопе у нашего поколения было в большей степени, чем у предыдущего.

К слову, о пацанах. Моё общение со школьными хулиганами правильнее было бы назвать взаимовлиянием. Например, учил меня всю перемену Немчинов – выглядел он уже в шестом классе как совершеннолетний и прожжённый тип – свистеть. У меня не получалось. И я продолжила складывать должным образом губы, когда начался урок биологии. И вдруг у меня получилось. Биологичка в ярости, глядя на нашей парте на Немчинова, показала ему рукой на дверь. Тот весело встал и радостно выбежал с урока.

Я встала и сказала честно, что свистнула я. Но она только осуждающе покачала головой и произнесла с упреком:

– Ты не должна защищать этих неандертальцев. Так они никогда не научатся себя вести.

Или вот ещё случай. Открываю я свою тетрадь по математике, в которой было заданное на дом задание по карточке. А там прямо под решением красной пастой почерком Ольги, которая сидела прямо передо мной, написано: «Ира, я тебя люблю. Игорь П.».

На самом деле этот красавчик блондин был ко мне совершенно равнодушен, как, впрочем, и я к нему. А вот Оля по нему сохла. Он сидел прямо перед ней на первой парте, и она не могла не восхищаться его классической красотой и надменной аристократичностью.

Не успела я прочесть эту явно разыгрывающую меня фразу, как меня вызывают к доске. И учительница протягивает руку, чтобы взять на виду у всех мою тетрадь и посмотреть, сделала ли я задание. И она читает объяснение. Были мы тогда уже в восьмом классе. И две наши разбитные одноклассницы к тому времени уже родили по сынишке. А я выглядела младше остальных из-за своей худосочности и хрупкости. И до занятий любовью мне ещё было как до луны.

Учительница поджала губы. В ней боролась строгость и снисходительность. И последняя победила.

– Списывай своё решение на доску. Кроме последней фразы на листе, – многозначительно сказала она.

Я думала, что всё обошлось. Но нет – оказывается, по поводу нашей с Игорем якобы любви заседал после уроков педсовет. И учительница литературы, обожавшая тогда новый ещё фильм «Вам и не снилось», защищала наши с Игорем несуществующие чувства. В результате нас пересадили за одну парту. И парень был этому очень удивлён – ведь он не хулиган.

Но я не стала сдавать ему Ольгу. Она и так пострадала – ревновала беспочвенно, сама же эту почту и расширила невольно до грандиозных масштабов.

А общалась я по-прежнему со своими двумя рыцарями, с которыми был взаимообмен – они мне помогают с точными науками, а я пишу за них обоих все сочинения.

Ещё прибавился к числу моих друзей внезапно влюбившийся в меня Вовка – младший из детей Соколовых. В те времена два года разницы в мою сторону были некой пропастью между мной и им. Но он был так похож на Джо Дассена, если тому выпрямить волосы. Поэтому в нашу компанию он влился. А также стал помогать мне по хозяйству. То уголь, то дрова поможет перетаскать. Раньше-то всё приходилось делать самой – когда мама была в командировках. А теперь и она чаще бывала дома, и я подросла. Но помощь друга я ценила всё больше. И тогда я для себя поняла, что воспринимаю любовь только как заботу. Все комплименты и записочки – всё это туфта. Нет поступков – нет и чувства с большой буквы. Как говорил Гейне: «А слово, что ни говори, всего лишь воздух, облачко вдали».

Школа закончилась, надо было думать – поступать ли в театральный вуз? Москва при маме-пенсионерке была в финансовом плане недосягаема. В родном городе авторитетных учебных заведений не было. И я поехала в Новосибирск. Тогда там были очень сильные театры и отличное училище.

Ехать пришлось вместо выпускного вечера – творческий конкурс приходился на день после него, а ещё надо было доехать на поезде.

И вот я в большом, холодном и как-то по-особенному равнодушном городе, где мне с порога не понравилось всё. Серость, сумрачность, однообразность строений и каменные лица людей, словно растворявшихся в тумане.

Я пошла в училище, сдала документы. Меня определили в общежитие. И всё то же ощущение душевного холода и нарастающей тоски крепло во мне.

Всю ночь я лежала и пыталась понять себя: хочу ли я прожить десятки чужих жизней на сцене или хочу сыграть главную роль в своей собственной реальной жизни. И решила, что я уже созрела, чтобы сама выбирать свои роли. И пусть они будут социальными, а не театральными. Но что мне интересно? Стать юристом? Журналистом?

Юристы были всё же ближе: мама работала секретарём в суде, её отчим был помощником прокурора республики. Да к тому же в свои шестнадцать лет я устроила на работу в военный трибунал гарнизона секретарём судебного заседания Таню-соседку. При своей внешности на зависть Джине Лоллобриджиде она была такой застенчивой, что взяла меня с собой в трибунал «для моральной поддержки». А потом тряслась перед дверью председателя трибунала, не решаясь войти. Я же спокойно постучала и вошла одна.

– Чего тебе, деточка, – по-доброму улыбнувшись сказал председатель.

– Вот, привела вам мою подружку – она хочет работать секретарём судебного заседания. Ей нужен стаж, чтобы поступить на юрфак (это была моя выдумка). Она очень обязательная, точная и дотошная. Но только сама о себе такое сказать постесняется.

– А ты про себя что скажешь? Я бы тебя уже сейчас определил в адвокаты.

– Нет, не пойду. Там врать придётся, я лучше буду адвокатов в кино играть.