– А как мне теперь – можно?
– Надо это дело обговорить. Мы ж все тоже не ангелы. Тоже через особый отдел пойдём. Если выберемся. Кто за нас поручится? А никто. Лично я так думаю, что идти нам надо не через Угру, а к партизанам. Туда, на юг, через шоссе. Так что пойдём с нами. Не пропадёшь.
– Погоди-ка, – окликнул Смирнов Кудряшова, когда тот уже пошёл к своей берлоге. – На вот. Девчонке отдашь. Только смотри, сам не съешь. – И Смирнов протянул ему половинку сухаря.
– Вот за это спасибо! Ты, смотрю, парень надёжный. Так вот: если со мной что случится, Тоню не бросай. Понял? А еда для неё вот тут будет лежать, в платочке, в левом кармане. Заберёшь тогда. Сразу всё не отдавай.
В полночь проснулись оба командира. Воронцов разбудил и Турчина. Стали решать, куда идти дальше. Решили так: попытать удачи на Угре, а потом, если там ничего не выйдет, пробиваться на юг, в партизанские районы. Выслали разведку.
Она-то, разведка, и привела в лес немцев.
В разведку назначили двоих: Лесника и Иванка. И вскоре в той стороне, куда они ушли, послышалась длинная пулемётная очередь.
Все оставшиеся в лесу некоторое время сидели молча, слушали стрельбу, пытаясь понять, что там произошло и чем это грозит им, потом, так же молча, вскочили на ноги и начали готовить оружие.
– Тихо, – сказал Радовский. – Если они наскочили на заслон и их преследуют, то им уже не помочь. Слышите, они отводят их правее. Лесник – человек опытный. Если они выкрутятся, нас разыщут по следам. За мной.
Они пошли на север. Прошли с километр и повернули резко на восток.
Стрельба позади затихла.
– Бросили малого, – зло сказал Воронцов, в упор глядя на Радовского.
– Вы хотите меня в чём-то упрекнуть? – Радовский ответил тем же холодным взглядом. – Мальчишку послали в разведку вы. Я направил опытного человека. Так что давайте продолжим движение и подумаем о тех, кого ещё можно спасти.
К полудню они вышли к Угре.
Радовский передал Воронцову бинокль и сказал:
– Плот вязать не из чего. Но хорошо, что ещё плывут льдины. Можно попробовать на льдине…
Воронцов увидел залитые рыжей водой бесконечные луга, но разглядеть в этом море, где река, а где просто разлив, было невозможно. У берега, действительно, никаких брёвен, только обычный паводковый сор – сучья, обглоданные бобрами, прибитый течением хворост, грязная пена. И на этой стороне, и на той – тишина. Но по берегу, в некотором отдалении от уреза воды, и там, и тут, стоят столбы, затянутые, как застарелой паутиной, колючей проволокой. Значит, где-то поблизости должны быть и окопы. Здесь им переправиться не дадут. Он снова и снова обшаривал берега, метр за метром, пока не почувствовал, что отекли ноги и что Радовский, стоявший рядом, начинает нетерпеливо вздыхать и время от времени присаживаться. Он вернул бинокль и кивнул на разлив:
– Место для переправы неудачное.
– Да, – покачал головой Радовский. – Крайне неудачное. Но переправляться нужно именно здесь.
– Каким образом?
– Пока не знаю.
Они выставили наблюдателей и вернулись в лес.
Наблюдатели вскоре доложили: на их брегу, правее, в осиннике, дот; на противоположном – никого. Сразу стало очевидным: днём отсюда переправляться нельзя, снесёт течением прямо под пулемёт. Дождались вечера. На берегу продувало холодным низовым ветром. Промокшие в пути, они начали замерзать. Когда стемнело и из виду начал пропадать противоположный берег, спустились к воде.
– Прибывает, – заметил Воронцов.
Сделали проход в проволочном заграждении. Кудряшов забрёл по пояс в воду и поймал огромную льдину, начал подтягивать её к берегу. Льдина была толстая, почти метровой толщины, сверху уже основательно протаявшая и покрытая снежной крупой, с лужами грязной воды.
– Чтобы не демаскировала, надо её сверху, всю, устлать лапником, – распорядился Радовский. – Ночью она будет совершенно незаметна.
Они снова кинулись в лес. Когда вернулись с охапками еловых и сосновых лапок, из дота простучала длинная очередь. Трасса скользила вдоль поверхности воды и гасла на том берегу, в чёрном неведомом пространстве. Оттуда не отвечали.
– Вы с нами? – спросил Радовского Воронцов, когда они снова поднимались на берег, за лапником.
– Нет. Я остаюсь.
– Почему?
Радовский сдержанно засмеялся:
– Неужели вы всерьёз можете думать, что у меня, белого офицера, есть там какое-то будущее? Тем более военное? Я ещё удивляюсь, как это до сих пор никто из ваших молодцов не выпустил в меня очередь. Действует ваш приказ, не так ли? Иначе это удивительное миролюбие объяснить нельзя.
– Да, я отдал приказ. Убедил их в том, что вам можно доверять.
– Можно доверять… Перемирие, мир – это химеры, в которые нельзя верить долго, особенно когда идёт война. Иллюзии, ведущие к гибели. В лучшем случае – к разочарованию. – И Радовский снова повторил:
Неужели за гранью широкой земли
И за гранью небес вы узнали врага?
– Первые строки мне понравились больше, – заметил Воронцов.
– Мне тоже. Влас тоже решил идти с вами. Вам нужно составить для них подходящие легенды. Иначе вас расстреляют всех. Лучшая легенда: вы все были в партизанском отряде. Правда, возможно, они сделают запрос и в отряд.
– Некуда делать запрос. Мы действовали самостоятельно.
– Но ведь чьи-то приказы всё равно выполняли!
– Мои. – И Воронцов снова кивнул на разлив: – До того берега ещё надо доплыть.
И в это время в глубине леса началась стрельба. Путаясь в ветвях высоких деревьев, взлетела осветительная ракета.
– Вот тебе, ёктыть, и приплыли…
– Носилки – на льдину! – скомандовал Радовский.
Пулемёт, бивший из дота в сторону противоположного берега, мгновенно перенёс огонь вдоль берега. Пули трассирующим вихрем пронеслись над прибрежным кустарником. Охнул Влас и выронил носилки. Упал Турчин. Но тут же вскочил и откатился в ложбинку, черневшую у воды. Воронцов подхватил носилки и крикнул Кудряшову:
– Бегом!
Старшина Нелюбин в это время лупил из автомата куда-то вверх, откуда они только что спустились.
Они поставили носилки на льдину и столкнули её в воду. Старшина Нелюбин бросил туда же шесты.
– Раненых – на плот!
– Я остаюсь, – сказал Турчин.
Он стоял у воды со своим ТТ в правой руке. Левая висела плетью.
– Влас убит!
– Давайте, живо!
Радовский оглянулся на воду – льдину уже медленно относило от берега, захватывало молчаливым течением, разворачивало поперёк.