— Ну, не то чтобы… Просто я ему предложил, а он гыкнул, и я так понял, что он согласен. Загружай, Чипс!
Тролль жил под девизом «Меньше слов — больше дела», так что не долго думая он поплевал на руки, взвалил пианино вместе с тележкой себе на спину и забросил в фургон. Артур содрогнулся, услышав, как инструмент стукнулся о стенку кузова. Потом Чипс пошвырял туда же ненаглядные Шелупонины барабаны. Он работал очень усердно, но аккуратностью не отличался.
— Эй, старик, поосторожнее там, — забеспокоился Шелупоня.
Тут всех обдало воздушной волной, и перед ними внезапно возник О’Брайен. В руках он держал объемистый глиняный горшок, запачканный землей. Теперь у него был уже не один, а два перебинтованных пальца на руке, на коленке виднелась дыра, и он по-прежнему был в чудовищной розовой футболке поверх камзола. Словом, выглядел он как-то не очень.
— Простите, что опоздал, — пробормотал он. — Горшок долго выкапывал. А потом еще хотел снять радугоотражатель и спрятать его в доме, но в итоге передумал.
— Почему? — спросил Артур.
— Свалился с крыши, — признался О’Брайен.
К сожалению, это действительно было так. Еще одна неприятность в череде злоключений, которые он поначалу списывал на неудачное стечение обстоятельств. Но было ли это простой случайностью? Все пошло наперекосяк именно после той истории с феей. У лепрекона было ощущение, что он тогда слегка переборщил.
— Неужели это тот самый знаменитый горшок с золотом? — спросил Артур, с интересом разглядывая глиняную посудину, со всех сторон облепленную комьями сырой земли.
— Да, — ответил О’Брайен. — Тот самый.
— Как мило, — улыбнулась мама Артура и слегка подтолкнула локтем Мымру. — Очень миленький горшочек, вы не находите?
— Честно говоря, как-то не впечатляет, — отозвалась Мымра, которая любила рубить правду в глаза. — Я представляла его совсем иначе. После всех этих лепреконских историй о радугах и прочей ерунде я думала, это он выглядит как-то поприличнее, а не как какой-то грязный черепок.
— Он грязный, потому что я его только что выкопал, — встал на защиту своего горшка О’Брайен. — А внутри он до краев набит золотом.
— Дай посмотреть, — попросила Мымра.
— Я никогда не открываю его, — сказал О’Брайен. — Он у меня просто есть, вот и все.
— Смехота, — фыркнула Мымра. — Иметь горшок золота и никогда не открывать его?! Вы, лепреконы, просто ненормальные.
— И все равно, это очень миленький горшочек, — сказала мама Артура.
— Но мы же договорились путешествовать налегке, — строго заметил Артур. — Зачем ты вообще его притащил?
— Потому что его могут украсть, пока я буду в отъезде.
— Вот умник! — съехидничала Мымра. — Он боится, что у него своруют горшок, и поэтому тащит его с собой в гущу концертной толпы, где полно карманников и прохиндеев. Гениально!
— Никто не сможет его похитить, если я не буду выпускать его из рук, — сказал О’Брайен и еще крепче прижал горшок к груди. — А если и похитят, то я тут же увижу и догоню их.
— Но иногда тебе все же придется выпускать его из рук. И как только ты это сделаешь — помяни мое слово, — его тут же и своруют.
— Послушай, — взвился О’Брайен. — Хватит ко мне цепляться. Я смогу позаботиться о своем горшке, уж поверь. Чего тебе еще надо?
Шелупоня поманил его пальцем в сторонку.
— У тебя до сих пор футболка поверх камзола. Скверно выглядишь, старина.
— Сам знаю, — буркнул О’Брайен. — И что теперь?
— Сделай с ней что-нибудь, приятель.
— Думаешь, я не пробовал? Я чуть шею себе не свернул вчера, пытаясь из нее вылезти.
— Ты вроде собирался ее разрезать.
— Вот именно, что собирался. Но эта ткань такая странная, что ни одни ножницы ее не берут. И даже скорняжный нож. И даже кусачки. Я провозился весь вечер, но только инструмент затупил.
— Чую, все это неспроста. Эй, Чуча! — окликнул менеджера Шелупоня. — Что с футболкой О’Брайена, старик? Он не может из нее вылезти. Говорит, застрял.
Но Чуча только плечами пожал. Ему было не до О’Брайена, он увлекся установкой фотокамеры на штатив и закреплением тряпичной накидки.
— Может быть, — пробормотал О’Брайен, стараясь выглядеть как можно более естественно, — может быть, она, ну я не знаю… заколдована? Ну, или типа того.
— Ерунда, — гаркнула Мымра, которая незаметно подкралась сзади и подслушивала. Она считала себя экспертом в таких делах. — Никогда не слышала о заколдованных футболках.
— Кому бы могло понадобиться заколдовывать футболку? — согласился Артур. — А ты случайно ни с кем не ссорился в последнее время? С ведьмами и тому подобными?
— Уж мы бы одной заколдованной футболкой не ограничились, — хихикнула Мымра.
О’Брайен прикусил язык. Он и так сказал уже слишком много. Вряд ли известие о том, что он потерял расположение фей, обрадует его друзей. Тем более сейчас, когда удача была нужна им как никогда.
Багажная дверь с треском захлопнулась. Это означало, что Чипс закончил с погрузкой.
— А где оборо… Где Верзилка? — спросил Чуча.
— Мы подхватим ее по дороге, в горах, — сказал Артур. — Там ее пещера. Она сказала, что перед отъездом хотела бы помыть волосы. В ее случае это, должно быть, нелегко, с такой-то шевелюрой.
— Люблю пышные шевелюры, — просияла мама Артура.
— Да-а-а уж, — протянул Артур. — У нее эта шевелюра по всему телу. Зато поет она хорошо, — поспешно добавил он.
— Как прошла репетиция? — спросил Чуча. — У нее хорошо получалось?
— Еще как, — сказал Артур. — Не то слово как хорошо получалось!
И это была сущая правда. Никто подобного даже не ожидал. Верзилка была просто создана для их музыкальной группы. Она не только знала наизусть все их трам-тарарамские мелодии, но и предложила свои. Ее черная записная книжечка была исписана словами новых песен. Как только она начинала что-нибудь напевать, все остальные подхватывали в едином ритме. Репетиция прошла без сучка без задоринки, и время пролетело незаметно.
— Отлично, — сказал Чуча. — Жаль, что Верзилки не будет на общей фотографии, но, может быть, это даже к лучшему. Чипс, принеси Гарета с приборной доски. Я хочу, чтобы он тоже снялся. Так, все встаньте потеснее перед фургоном… Музыканты, провожающие… Улыбочки!
— Можно, я не буду сейчас сниматься? — спросил О’Брайен. Он знал, что был не в лучшей форме. К тому же он был единственным, кого никто не пришел провожать. От этого он чувствовал себя очень одиноким.
Лепрекон забрался в фургон и уселся на дальнее сиденье, пристроив на коленях горшок, пока остальные фотографировались.
— Готово! — проорал Чуча. Он отдал фотокамеру Чипсу, который зашвырнул ее в багажник, сломав при этом треногу. — А теперь в дорогу!