Двадцать лет в разведке - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бармин cтр.№ 74

На заседание в Кремль мы прибыли к трем часам дня. Нас провели в большой зал, где ждали все приглашенные на заседание Политбюро. Тут были собраны многие крупные деятели советского и партийного аппарата, руководители наркоматов, учреждений и предприятий. Они вынуждены были часами дожидаться своей очереди, в то время как их учреждения простаивали в ожидании решения. Так было всегда, когда заседало Политбюро. Высокие чиновники обменивались правительственными сплетнями и слухами, ели бутерброды с ветчиной и сыром, пили чай и курили бесчисленные папиросы.

В семь часов нас вызвали в зал заседаний Политбюро. За столом сидели Ворошилов, Молотов и другие члены высшего руководства партии. Сталин, с трубкой во рту, сцепив руки за спиной, прохаживался взад и вперед у окна Он редко председательствовал на заседаниях Политбюро, предпочитая оставлять это Калинину, Кагановичу или Молотову. Когда мы вошли, Сталин слегка улыбнулся и кивнул директору завода, потом присел за стол. Этот знак внимания немедленно повлиял на общую атмосферу, мы все уже почувствовали себя виноватыми.

Директор завода говорил очень долго, обвиняя «Станкоимпорт» во всех возможных грехах, от подписания убыточного контракта до саботажа. Сталин, не обращая внимания на председательствующего Калинина, время от времени подавал реплики или саркастические замечания.

– Значит, немцы уже захватили «Станкоимпорт», – сказал он. Зал взорвался хохотом от непревзойденной остроты Хозяина. Я посмотрел на бедного Розенгольца. Даже он попытался улыбнуться.

В течение двух часов обвинители и обвиняемые, подстегиваемые некомпетентными вопросами членов Политбюро, пытались доказать свою правоту. Вопрос был сугубо техническим, относящимся к спецификациям инструментов. Было видно, что ни Сталин, ни его коллеги не могут уследить за дискуссией. Иногда они задавали какой-то вопрос, но для того, чтобы разобраться в этой проблеме, даже специалисту потребовалось бы несколько дней, тексты контрактов, техническая документация, каталоги и т. п.

Наконец Сталин, сидевший за столом рядом с Молотовым, поднялся.

– Хорошо, – сказал он. – Достаточно. Видно, что «Станкоимпорт» заключил очень плохой контракт. Я предлагаю объявить Розенгольцу предупреждение, «Станкоимпорту» направить директора завода в Германию для выяснения проблемы, а руководителю «Станкоимпорта» Гальперштейну объявить строгий выговор…

Калинин, не отрываясь от бумаг, сказал:

– Вы слышали предложение. Если нет возражений, принимается.

Возражений не последовало, и мы уступили свое место следующим жертвам.

В деятельности Политбюро все еще поддерживается какая-то видимость коллективной работы. Сталин не командует, а предлагает. Сохраняется фикция голосования. Решение подписывается всеми членами, в том числе Сталиным. Но все знают, что есть только один хозяин. Формулировки отражают традиционную партийную фразеологию, но за ними стоит слово Сталина, которое является законом.

Когда я слушал, как другие члены Политбюро бормотали слова одобрения, я думал, а что будет, если кто-то встанет и выразит свое несогласие с товарищем Сталиным? Но это, конечно, была фантастическая идея. Сталин сумел создать такую систему, которая заблаговременно выявляла всякий зародыш оппозиции. Любой потенциальный лидер выявляется еще до того, как он может испытать свою власть, и его убирают, как это случилось с Сергеем Кировым. Сталина не только называют Хозяином, он является таковым на самом деле.

Именно по этой причине советская бюрократия неповоротлива и часто неработоспособна. Каждый хочет избежать ответственности. Все ждут указаний. И поскольку тысячи важных и даже совсем не важных решений должны пройти через Сталина, наверху всегда затор. Недели уходят на ожидание; наркомы ждут в приемной Сталина, директора заводов – в приемных наркомов и т. д. Нередко я часами ждал, пока Розенгольц сообщит мне решение Сталина, а мои подчиненные ждали, когда я получу это решение от Розенгольца. Когда Сталин уставал или ему все это надоедало, он уезжал на одну из своих дач и давал указание не беспокоить его. Верхний эшелон правительства практически переставал функционировать, и везде возникали завалы.

Почему же Сталин стремится сохранять за собой контроль за мельчайшими деталями жизни советского общества, что ложится на него тяжелым бременем? Ответ заключается в том, что только таким способом человек может оставаться диктатором. Более добрый и способный, менее подозрительный человек, пользующийся доверием большого числа самостоятельных и умных помощников, мог бы сохранять личную власть, не занимаясь решением малозначительных вопросов.

Эта система до предела деморализовала высших управленцев и творческую интеллигенцию. Люди, которых я раньше глубоко уважал, теперь прискорбно изменились. Взять, например, Шумяцкого, с которым я работал в Персии. По возвращении он был назначен начальником школы, готовившей офицеров для революционной армии Китая. Через некоторое время он был переведен в Институт восточных исследований, а затем стал директором киностудии. Это, конечно, было бы очень подходящим полем деятельности для этого энергичного человека, обладавшего широким культурным кругозором. Но нет. После великих фильмов Эйзенштейна, Пудовкина и Довженко советский кинематограф с его прекрасной базой, которая простиралась на весь континент, с сотней оригинальных фольклоров, которые могли питать творчество, с недавним прошлым, которое было переполнено событиями исторического значения, – этот кинематограф деградировал. Ничего стоящего не производилось. И это было для меня загадкой, но общие друзья рассказали мне немного о работе Шумяцкого, и все стало ясно. Любой творческий порыв пресекался педантичной цензурой. Центральная власть вторгалась даже в сферу мысли и воображения. У Шумяцкого не оставалось времени для встреч с самыми знаменитыми режиссерами, которые стучались к нему в дверь. Заведующим отделами он мог уделить лишь по нескольку минут в неделю. Но никто не решался ничего сделать без его согласия, так как было известно, что он пользовался доверием Сталина, а Сталин интересовался кинематографом.

На что же Шумяцкий, этот великий организатор, старый революционер, умевший разрубать гордиевы узлы, тратил свое драгоценное время? Пытался заручиться поддержкой своих начинаний у бюрократии? Даже не на это! Большую часть своего времени он проводил в поездках на дачи сильных мира сего – Кагановича, Ворошилова, Микояна и других друзей Хозяина, устраивая в их личных кинозалах кинопросмотры заграничных фильмов, которые никогда не показывались публике, и даже специалистам кинематографии, но которые импортировались за золото для развлечения этих советских аристократов.

Прежде чем любой советский фильм мог быть показан публике, его должен был посмотреть Сталин со своими приспешниками. Шумяцкий должен был выслушивать их советы, которые на самом деле были приказами; вынужден был вносить поспешные исправления или вообще запрещать весь фильм без объяснения причин; увольнять артистов и специалистов только потому, что Хозяин нахмурился.

Премии в кинематографе Шумяцкого распределялись так же произвольно, как и наказания. Молодая, не обладавшая особыми достоинствами артистка Орлова только за то, что она снялась в фильмах «Цирк» и «Веселые ребята», получила почетное звание заслуженной артистки республики, отличие, которое было установлено для тех, кто по два-три десятилетия отдал искусству. Можно представить себе чувства Станиславского, который должен был произвести переворот в современном театре, прежде чем он был удостоен этой чести!