Высокие Горы Португалии - читать онлайн книгу. Автор: Янн Мартел cтр.№ 36

Однако любой свидетель – в некотором смысле человек ненадежный. Это ясно видно на примере Артура Гастингса, который всегда отстает на два-три шага от Эркюля Пуаро и получает внятные объяснения от самого Пуаро. И тут мы понимаем, что не один Артур Гастингс такой бестолковый. Мы тоже упустили из виду улики, не докопались до сути, не сумели постичь смысл. Нам тоже нужен Эркюль Пуаро, чтобы все понять. Точно так же и с Иисусом. Его окружало множество всяких Артуров Гастингсов, вечно упускавших из виду улики, не умевших докапываться до сути и постигать смысл. Ему тоже приходилось все растолковывать ученикам, чтобы им было понятно. И тем не менее ученики понимали все по-разному, поскольку каждый из них истолковывал слова и поступки Иисуса по-своему. Возьмем Евангелия: они, все четыре, немного различаются меж собой, каждое в отдельности не согласуется с остальными, в точности как оно бывает с показаниями свидетелей.

В любом детективе Агаты Кристи убийца почти всегда находится у нас под носом, о чем мы даже не догадываемся. Взять хотя бы «Человека в коричневом костюме», «Тайну семи циферблатов», «Трагедию в трех актах», «Убийство по алфавиту» и особенно «Убийство Роджера Экройда». Зло мы замечаем еще издалека, но чем оно ближе, тем более близорукими мы становимся с нравственной точки зрения. Грани размываются, и разглядеть середину нам все труднее. Отсюда и реакция, когда вдруг выясняется, кто же это сделал: «Et tu, Brute?» ^[33] Должно быть, точно так же реагировали и ученики, когда оказалось, что Иуда, добрый Иуда Искариот, дорогой наш товарищ и спутник, – предатель. Как же слепы были мы, если не смогли разглядеть зло у себя под носом, и как же хотелось нам заглянуть подальше!

Если говорить о слепоте, здесь происходит вот какая занятная штука. Мы читаем Агату Кристи по внутреннему принуждению. Мы принуждены читать дальше и дальше. Нам не терпится узнать, кто же это сделал, как и зачем. И вот наконец все выясняется. Мы поражаемся: до чего же запутанная криминальная история! Надо же, какой у убийцы хладнокровный разум и какая у него или у нее твердая рука! Удовлетворив свое жгучее любопытство, мы откладываем книгу в сторону – и тотчас забываем, кто это сделал! Разве нет? А вот жертву запоминаем хорошо. Агата Кристи может называть свои романы хоть «Убийство Роджера Экройда», хоть «Смерть лорда Эджвера», совершенно не боясь потерять интерес читателей. Жертва есть данность, и он или она остаются с нами. Но как же быстро исчезает из нашей памяти убийца! Мы берем какой-нибудь детектив Агаты Кристи – благо их у нее целая куча – и удивляемся: А эту я читал? Дайте подумать. Она жертва, да, помню, но кто это сделал? Ну ничего не помню. Приходится заново перечитать добрую сотню страниц, и только тогда наконец вспоминаешь, кто же он такой – тот, кто отнял человеческую жизнь.

Такое же беспамятство переносится у нас и на Евангелия. Мы помним жертву. А того, кто его убил, – помним? Поди подойди к любому прохожему на улице да спроси: «А ну-ка, скажите, да поживей, кто убил Иисуса?» – и, смею предположить, этот человек не найдет что сказать. Так кто же был повинен в убийстве Иисуса Назорея? Кто виновник? Иуда Искариот? Фи! Он был орудием, соучастником. Он предал Иисуса – отдал в руки тех, кто разыскивал его, но не убивал. Тогда, может, это Понтий Пилат, римский прокуратор, приговорил его к смерти? Едва ли. Пилат лишь дал согласие. Он счел Иисуса не повинным ни в одном злодеянии и даже пытался отпустить его на свободу, предпочтя послать на крест Варавву ^[34], но перед лицом разгневанной толпы ему пришлось уступить. Пилат счел за лучшее пожертвовать невиновным, лишь бы не допустить мятежа. Так что он всего лишь смалодушничал и стал еще одним соучастником убийства, но собственно убийцей был не он.

Тогда кто? Римляне, если говорить в общем? Иисус был распят римскими воинами по римским указам в соответствии с римскими законами в римской провинции. Но разве кто-то хоть краем уха слышал о каком-нибудь таинственном убийце? Должны ли мы чисто догматически признать, что Сына Божьего убили безымянные прислужники давно канувшей в Лету империи, дабы утихомирить местное племя, склонное к бесчинствам? Если так, тогда неудивительно, что никто не помнит, кто это сделал.

Ах, ну да, конечно: Иисуса убили евреи! Знакомая песня, не правда ли? Кучка управляемых еврейских старейшин по сговору с римскими властями замыслила избавиться от своего назойливого соплеменника. (И мы по злопамятству почему-то возненавидели евреев, а не итальянцев – но почему? Какой позор!) Но даже если евреи и были повинны в этом, то кто из них конкретно? Как их звали? Мы знаем Каиафу, первосвященника. А кто еще? Больше ни одного имени. На самом же деле Каиафа, как Иуда и Пилат, был всего лишь соучастником. Евреи не могли открыто убить еврея – вспомним Десять заповедей! Каиафе пришлось искать других, кто был бы способен на такое. Так что он со своими сподвижниками-старейшинами науськал толпу – она-то и расправилась с Иисусом. Вот где собака зарыта: вина лежит на толпе. Если бы толпа потребовала освободить Иисуса и распять Варавву, такой исход обрадовал бы Пилата, Каиафа воспротивился бы такому повороту, а Иуде пришлось бы вернуть плату за предательство.

Таким образом, мы, похоже, установили: в убийстве Иисуса Назорея повинна толпа. А выражаясь точнее, толпа, науськанная главным образом безымянными сановниками, управляемыми главным образом безымянными старейшинами, возжелала ему смерти, и тогда безымянные же воины в конце концов его и убили. Однако все началось с толпы – а есть ли что-нибудь более безымянное, чем толпа? Но так ли уж безымянна толпа, по определению? Исходя из такого посыла, выясняется следующее: все эти повинные евреи и римляне не что иное, как «соломенные чучела», подставные лица – в лучших традициях Агаты Кристи. И неудивительно, что простой, неразумный обыватель думает, что соседский еврей и убил Иисуса – если уж совсем прямо. Но с точки зрения теологической действительности Иисуса убил некто Безымянный. Но кто этот Безымянный?

Мария замолкает. После короткой заминки Эузебью вдруг понимает, что жена ждет, чтобы он сам ответил на этот вопрос.

– Ну, даже не знаю. Я никогда…

– Безымянные – это ты и я… все мы. Это мы убили Иисуса Назорея. Мы и есть толпа. Мы и есть этот Безымянный. Виноваты не евреи, униженные историей, а все мы. Только мы очень быстро все забываем. Нам не нравится испытывать чувство вины, так ведь? Мы предпочитаем спрятать ее поглубже, забыть, вывернуть наизнанку и, представив все в лучшем свете, показать другим. Так что, поскольку нам претит чувство вины, мы тщетно стараемся вспомнить, кто убил жертву в Евангелиях, и с не меньшей же тщетностью мы пытаемся вспомнить, кто убил жертву в той или иной детективной истории Агаты Кристи.

Но, в конце концов, разве это не самый верный способ представить жизнь Иисуса как детектив? У кого были мотив и выгода? Что сталось с телом? Что все это означало? Нужен был незаурядный сыщик, чтобы расследовать преступление, – и он появился через несколько лет после убийства, этот Эркюль Пуаро первого века: Павел из Тарса. Христианство начинается с Павла. А самые ранние христианские свидетельства – его послания. Благодаря им мы узнаем историю Иисуса за много лет до того, как появились Евангелия с описаниями жизни Иисуса. Павел дал обет дознаться до самой сути дела об Иисусе. Пользуясь своими серыми клеточками, он все выведал, выслушав свидетельские показания, изучив записи событий, собрав улики и проанализировав все подробности. С ним случилась величайшая перемена в форме видения по дороге в Дамаск. И в конце своего дознания он вывел единственно возможное заключение. Потом он проповедовал и писал – так Иисус из спасителя-неудачника превратился в воскресшего Сына Божьего, принявшего на себя весь груз грехов наших. Павел закрыл дело об Иисусе Назорее. И, подобно тому, как расследование всякого преступления у Агаты Кристи заканчивается своего рода ликованием и читатель поражается необыкновенной изобретательности автора, так и воскрешение Иисуса и его смысл вызывает неизбывное ликование у христиан – больше того: непреходящую радость, – и христиане благодарят Бога за его необыкновенную изобретательность, равно как и за безграничное сострадание. Ибо воскрешение Иисуса ради искупления наших грехов – единственно возможное решение проблемы, как ее понимал Павел, – проблемы любящего Господа, неожиданно преданного смерти, а потом воскресшего. Эркюль Пуаро безоговорочно одобрил бы логику решения Павла.