Просветленные не берут кредитов - читать онлайн книгу. Автор: Олег Гор cтр.№ 4

Горло мое пересохло, и я с усилием сглотнул; накатила волна холода.

Еще немного, еще чуть-чуть, и меня бы просто размазало…

— Смерть помнит о тебе, — прошептал брат Пон, склонившись к моему уху. — Вспоминай и ты о ней.

Он благосклонно кивнул водителю и, взяв меня за локоть, потащил дальше. Отпустило меня только шагов через двадцать, я сообразил, что весь дрожу, а пот льется со лба и настоящие струйки текут по бокам и спине.

Когда мы пришли на автостанцию, меня еще потряхивало от воспоминаний о той аварии, которой не случилось лишь чудом.

— Ты теперь странствующий монах, — заявил брат Пон, когда мы уселись под навесом. — И вести себя должен соответствующим образом. На женщин не пялиться. Улыбаться и благодарить за то, что тебе дают…

— Но я же не понимаю, что они говорят, и не умею раздавать благословения! — возразил я. — Да и какой я монах, вы же знаете…

— Послушник, — уточнил он. — Все видят, что ты фаранг, и многого от тебя не ждут. Спокойствие и уверенность — вот что нужно.

Да уж, легко сказать!

Откуда спокойствие, если рядом брат Пон, способный во всякий момент отмочить по моему адресу какую угодно шутку?

Где взять уверенность, если я в один миг остался вообще без всего, без денег, телефона и документов, да еще и отправляюсь непонятно куда, неведомо зачем и неизвестно на какой срок?

Подкатил автобус с табличкой «Чиангмай» на лобовом стекле, и мы поднялись с сидений. Водитель встретил нас уважительным ваи, а на протянутые братом Поном билеты даже не взглянул, просто рукой махнул.

Наши места оказались посреди салона, с левой стороны.

— Ну вот, — заявил монах. — Уселись, теперь можно и делом заняться. А ну-ка… Осознавай себя полностью!

— Вы имеете в виду смрити? — с неохотой уточнил я.

Брат Пон говорил о практике «полного осознавания», подразумевающей не только тотальное самонаблюдение — за положением тела в пространстве, сокращением мышц, дыханием, эмоциями, мыслями и событиями, но и классификацию каждого мгновения как приятного, неприятного или нейтрального.

В вате Тхам Пу я выполнял ее не без успеха, но в Паттайе после нескольких попыток забросил.

— Именно, — подтвердил брат Пон.

— Прямо тут? Здесь же люди? — я нервно оглянулся.

Салон заполнился почти наполовину — несколько американских туристов, ржавших так, что стекла дрожали, пара девиц деревенского вида, наверняка собравшихся в большой город на заработки, пожилая пара с кучей сумок, пакетов и даже чемоданов.

— Да? Какие люди? — брат Пон деланно удивился. — Образы людей, созданные твоим сознанием. Просто отодвинь их в сторону, перестань уделять им внимание. Приступай.

Я вздохнул и покорился.

В первый момент я смог осознать лишь то, что ужасно стесняюсь, ощущаю такую неловкость, будто обмочился посреди банкета. Затем дело пошло веселее, я погрузился в процесс и даже начал получать от него удовольствие.

В какой-то момент осознал, что мы едем и что за окнами мелькают пейзажи Нонгкхая.

— Хорошо, достаточно, — сказал брат Пон. — Теперь кое-что новое… растворение в пустоте… Закрой глаза и слушай, что я тебе буду говорить.

Я опустил веки и откинулся на спинку кресла, стараясь не обращать внимания на щебетание девиц, что сидели сразу за нами, и на реплики американцев, оравших на весь автобус.

Водитель выбрал этот момент, чтобы включить кино для пассажиров — телеэкраны, общим числом два, вспыхнули разом, динамики взвыли так, что я едва не подпрыгнул, а на экране появилась заставка «Двадцатый век фокс» и первые кадры «Крепкого орешка» в тайской озвучке.

Брат Пон хихикнул.

— Привыкай. Теперь ты будешь учиться не в покое вата, а вот таким образом… Глаза закрой… Представь себя, можно без одежды, можно в чем угодно…

Бивший в уши волнами звук мешал, я ерзал в кресле и потел, с трудом отстраняясь от раздражения. Для того чтобы сосредоточиться, приходилось прилагать неимоверные усилия.

В какой-то момент я вспомнил, что стараться-то как раз и не надо, что лишнее напряжение лишь признак того, что ты все делаешь неправильно, и попытался расслабиться. Напряжение постепенно ушло, стало легко-легко, и я обнаружил перед собой четкий, ясный образ.

— Отлично, — тут же заявил брат Пон. — А теперь начинай растворять свой облик… Правую ногу для начала… пусть она медленно рассеивается, исчезает в пустоте… затем левая…

Дальше дело дошло до рук, после чего я стал выглядеть лишенным конечностей огрызком.

— Теперь тело… — продолжал шептать брат Пон. — Потом голова… Растворяется… Исчезает… Пустота глотает их, стирает без следа, забирает то, чего и так никогда не существовало… остается только сознание…

Набравший приличный ход автобус качнуло, меня подбросило, и на несколько мгновений возникло ощущение, что я на самом деле лишился тела, превратился в каплю воды или струйку дыма посреди бездны.

— Держись… держись за него… — шептал не пойми откуда настойчивый голос. — Сколько сможешь…

А потом то ли сказалось напряжение сегодняшнего дня, то ли у медитации случился побочный эффект, но я уснул.

Проснувшись, я обнаружил, что автобус несется по трассе, в нем царит темнота, а тишину нарушает лишь доносящееся с разных сторон посапывание и похрапывание. Удивительно, но я прекрасно отдохнул и ощущал себя бодрым и энергичным.

— Доброе утро, — сказал брат Пон, то ли вообще не спавший, то ли пробудившийся от моего движения.

— Уже утро? — спросил я, пытаясь определить, который час.

— Да, скоро взойдет солнце, ну а мы будем на месте.

Минут через пятнадцать стало ясно, что монах прав — рассвет хоть и не за горами, поскольку горы впереди, на горизонте, на севере и западе, но довольно-таки близок. Потом в небесах «включили» утро, и мы подкатили к огромному автовокзалу.

— Пойдем, прогуляемся, — сказал брат Пон, когда мы выбрались из автобуса. — Дадим людям возможность сделать нам подношения… Ты сумку не потерял?

И мы зашагали по городу.

Сандалии, которые я вчера получил вместе с монашеским одеянием, слегка натерли ноги, но я не обращал на это внимания. Старался выглядеть уверенным и спокойным, как и надлежит послушнику, и даже улыбаться так, как это делает Будда: мягко, ободряюще, решительно. Несмотря на ранний час, народу на улицах было полно. Несколько раз нас останавливали, женщины и мужчины опускались на колени перед братом Поном, склоняли головы, и сумки наши понемногу наполнялись. Карабкалось выше и выше солнце, и жара понемногу давала о себе знать.

— Достаточно, — решил монах, когда около «Севен-элевена» ^[1] нам выдали по бутылке молока.