Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Филатьев cтр.№ 204

Несмотря на начавшуюся войну, допросы заключённого Юрия Михайловича Стеклова продолжались. Но в августе, в связи с тем, что линия фронта стремительно приближалась к

Москве, столичные тюрьмы стали «разгружать». И Стеклова переправили в саратовскую тюрьму № 1.

Был мобилизован на фронт (в Крым) и поэт Илья Сельвинский. Он тогда же записал:

«Странно, Маяковский в эпоху гражданской войны не был на фронте. То есть ни разу! Раньше я как-то не думал об этом. Но теперь эта мысль меня мучает. Маяковский был связан с “Окнами РОСТА”, с воспитанием Керженцева, этого злого духа литературы».

Теперь Сельвинский оказался в подчинении бывшего главного редактора газеты «Правда» Льва Мехлиса, которого тоже можно было назвать «злым духом», но это в ту пору грозило большими неприятностями, и поэт не стал рисковать.

В сентябре 1941 года немцы стремительно приближались к городу Орлу. Всех уголовников власти переправили в тюрьмы, удалённые от фронта, а политические заключённые оставались в Орловском централе.

6 сентября Берия отправил в Государственный Комитет Обороны (ГКО) письмо, в котором все политические зеки были названы «наиболее озлобленной частью» заключённых, и добавил, что эти люди «ведут пораженческую агитацию и пытаются подготовить побеги для возобновления подрывной работы». В тот же день председатель ГКО Сталин подписал постановление, разрешавшее применение смертной казни к заключённым «разновременно осуждённым за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу».

8 сентября Военная коллегия Верховного суда СССР без всяких разбирательств вынесла расстрельный приговор 161 заключённому.

И 11 сентября в Медведевском лесу под Орлом были расстреляны 157 содержавшихся в Орловском централе политзаключённых: Мария Спиридонова, Христиан Раковский, Ольга Каменева (сестра Льва Троцкого и вдова Льва Каменева) и многие-многие другие.

Бывший начальник Орловской тюрьмы С.Д.Яковлев потом свидетельствовал:

«Перед выездом на место казни каждый осуждённый препровождался в особое помещение, где специально подобранные люди из числа личного состава тюрьмы вставляли ему в рот матерчатый кляп, завязывали его тряпкой, чтобы исключить возможность вытолкнуть кляп, а затем зачитывали расстрельный приговор. После этого приговорённого под руки выводили в тюремный двор, сажали в специально оборудованную крытую автомашину с пуленепробиваемыми бортами и вывозили в лес, где его расстреливали… Деревья, находившиеся в лесу на месте захоронения трупов приговорённых, предварительно выкапывались вместе с корнями, а после погребения расстрелянных вновь сажались на свои места.

В дальнейшем, вплоть до 3 октября 1941 года – дня, когда Орёл был захвачен немцами, – сотрудники УНКВД Орловской области неоднократно отправлялись на место расстрела под видом грибников для проверки состояния места захоронения. Обстановка там, по полученным ими данным, не нарушалась».

15 сентября 1941 года Юрий Михайлович Стеклов скончался от воспаления лёгких в тюремной больнице. Впрочем, существует версия, что Юрий Михайлович дожил до 1943 года и умирал, находясь в одной палате с другим заключённым – академиком Николаем Ивановичем Вавиловым, скончавшимся 26 января 1943 года от воспаления лёгких в той же тюремной больнице.

Поэт-лефовец Пётр Васильевич Незнамов вступил в московское ополчение и принимал участие в обороне Москвы. Он погиб в октябре 1941 года в боях под Дорогобужем в Смоленской области.

В октябре немцы подошли очень близко к Москве. В городе началась паника, многие стремились как можно быстрее покинуть его. Александр Фадеев потом рассказывал о поэте Лебедеве-Кумаче:

«…привёз на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался».

Первый секретарь Москворецкого райкома ВКП(б) Олимпиада Васильевна Козлова потом вспоминала, что тогда в Москве…

«Весь октябрь, ноябрь 1941 года, самое страшное время, в городе была практически одна фигура – Александр Сергеевич Щербаков».

Маршал Александр Михайлович Василевский в своих воспоминаниях («Дело всей жизни») писал о Щербакове:

«Материалы, согласованные с Александром Сергеевичем или завизированные им, Сталин подписывал без задержки».

В том же октябре следствие по «делу» генерал-лейтенанта Ивана Проскурова всё ещё продолжалось. Протоколы допросов завершала фраза: «Виновным себя не признал». В конце октября из-за стремительного приближения к Москве частей вермахта началась эвакуация внутренней тюрьмы НКВД, и многих заключённых перевезли в город Куйбышев. Вдогонку им полетел приказ Берии от 28 октября 1941 года:

«Следствие прекратить, суду не предавать, немедленно расстрелять»

В тот же день Ивана Иосифовича Проскурова, Якова Владимировича Смушкевича, Григория Михайловича Штерна, Павла Васильевича Рычагова, его жену Марию Петровну Нестеренко в числе других 25 подследственных военачальников расстреляли.

1 ноября Михаил Сергеевич Кедров, оправданный Военной коллегией Верховного суда СССР, по личному распоряжению Берии тоже был расстрелян.

8 декабря за антисоветскую агитацию друг Маяковского Исидор Морчадзе получил 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Его выслали в Красноярский край.

А 23 декабря 1941 года в газете «Красная звезда» было опубликовано стихотворение поэта Алексея Суркова «Полководец». Начиналось оно так:

С 4 февраля 1942 года Лаврентий Берия как член Государственного комитета обороны (ГКО) стал отвечать за производство самолётов.

А Елизавета Зарубина-Горская и вернувшийся из Китая её муж Василий Зарубин отправились в Соединённые Штаты

Америки. Перед отъездом Зарубина (как нового резидента советских спецслужб за океаном) принял верховный главнокомандующий Иосиф Сталин. В Америке у супругов Зубилиных (такая там у Зарубиных стала фамилия) было дипломатическое прикрытие: Василий Михайлович начал работать первым секретарём советского посольства, а Елизавета Юльевна – пресс-атташе вице-консула СССР в Нью-Йорке.

В мае 1942 году Илья Сельвинский послал письмо в осаждённый Ленинград Всеволоду Вишневскому:

«За все 9 месяцев моего пребывания на фронте у меня ни разу не было угнетённого состояния… Ко мне вернулся мой жизненный тонус. Это значит, что… мне удалось дорваться до настоящего мужского дела».