Перелетная элита - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 27

Трудно даже вообразить, какой интеллектуальный и творческий объем работы взял на себя Валерий Яковлевич, откликнувшись на предложение группы армянских интеллигентов, которые хотели через свою поэзию, переложенную на русский язык, показать всем миру, на какой древний и удивительный культурный феномен замахнулись турки. Сегодня с горьким недоумением видишь в оглавлении легендарной антологии обширный раздел «Турецкие армяне»…

Язвительная Марина Цветаева впоследствии иронизировала над званием «Герой Труда», присвоенным Брюсову Советской властью. А зря. Если большевики в чем-то и ошиблись, то только не в этом. Любопытно, что Горький предложил инициаторам для работы над антологией на выбор двух поэтов: Бунина и Брюсова. Оба виртуозно владели стихом, оба много сил отдавали переводам из мировой поэзии. Но, чуть подумав, «буревестник» махнул крылом в сторону Валерия Яковлевича: этот надежнее. И правда: Брюсов в любое дело вкладывал не только поэтическое вдохновение, но и научную обстоятельность. Более того, при внешней «парнасской» отстраненности от жизни, он был блестящим организатором, человеком с системным мышлением и неисчерпаемой энергией.

Согласившись после некоторых колебаний, связанных с большими творческими планами (он как раз писал историческую прозу), возглавить, как сейчас сказали бы, проект, вождь символистов попросил немного времени для ознакомления с армянской историей и языком, что даже для него, природного полиглота, было не простой задачей. Я, кстати, будучи поэтом, застал период грандиозного планового перевода поэзии народов СССР на русский язык. Дело, конечно, замечательное, но помнится, редкий пиит, вовлеченный в это доходное производство, брался изучить или на худой конец хотя бы чуть-чуть понять природу и строй языка первоисточника. Все ограничивалось дубовыми подстрочниками. Не таков был наш Герой Труда! И цель он поставил перед собой грандиозную, сравнимую лишь с его незаконченным мега-циклом «Сны человечества». Армянская поэзия с древнейших времен до наших дней. Кстати, погружение в древнюю историю и культуру Армении обогатило и дало новый импульс творчеству самого Брюсова, впавшему тогда в определенный, как раньше говорилось, идейно-художественный кризис. Не случайно он написал:

Не берусь судить, насколько аутентичен отбор имен в антологии, это – прерогатива армянских исследователей, но уверен: у Валерия Яковлевича были достойные консультанты, и общий труд, дополненный, кстати, рядом статей Брюсова по армянской истории, культуре и литературе, оказался на уровне тогдашних филологических знаний.

Имена переведенных армянских поэтов говорят сами за себя: Нарекаци, Кучак, Саят-Нова, Туманян, Патканян, Исаакян, Тэрнан, Тэкеян и другие. Но, как русского писателя и филолога, меня, прежде всего, поражает соцветие поэтов-соратников, привлеченных Брюсовым для переводов. Многие были соперниками, даже врагами в тогдашней литературной борьбе, но сочувствие к судьбе древнего народа и восхищение его изумительной поэзией объединило всех. Судите сами: Блок, Бальмонт, Сологуб, Шервинский, Балтрушайтис, Вяч. Иванов, Бунин, Бобров, Ходасевич… Думаю, ни одна другая антология в истории русской поэзией не собирала под одной обложкой столько гигантов армянского и русского поэтического слова. На маленьком бедном греческом Парнасе столько классиков просто не уместилось бы. Тут подавай Арарат!

Когда осенью этого года я вновь проходил мимо мемориальной доски, прикрепленной к стене дома на Проспекте Мира сразу после ранней смерти Брюсова, простудившегося, попав под крымскую грозу, я вновь подумал: ну почему в Москве нет памятника этому выдающемуся поэту, переводчику и просветителю? Ведь тут, в районе мещанских улиц и переулков, столько сквериков, буквально тоскующих о бронзовом поэте, кстати, коренном москвиче. При советской власти «воздержались», так как Брюсов едко полемизировал со статьей Ленина о партийности литературы. После советской власти Брюсову не могли простить, что он вступил в ВКП(б) в 1919 году, когда исход гражданской войны был еще не ясен. А теперь, когда политические страсти остыли, как вчерашний суп, за чем же дело стало, господа-начальники?

Возможно, эту ошибку исправят в 2023 году, к 150-летию со дня рождения поэта. Возможно… Но в любом случае Брюсов не из тех, о ком можно сказать его же стихом: «пять строк историка – смысл бытия…»

Человек так устроен, что придает датам и числам особое мистическое значение, а от завершения одного цикла и начала другого обязательно ждет добрых перемен, даже если объективная реальность подсказывает: возможно, будет хуже. Однако по жизни нас ведет наша субъективная реальность, и она всегда устремлена к лучшему. Вы не задумывались, почему мы поздравляем друг друга «с новым годом», а не «со следующим годом»? А потому что мы верим в обновление, усовершенствование нашего мира. Кстати, в нашем языке отсутствие конфликта, войны и людское сообщество, как в узком, так и в широком смысле, обозначаются одним словом: «мир». Возможно, из-за того, что состояние мира, хотя бы временное, является условием существования всей человеческой цивилизации, которую мы тоже зовем «миром». Я не верю в случайные смысловые связи в языке, и характерно, что такое «совпадение» мы находим именно в русском словаре, ведь именно наша цивилизация развивалась преимущественно как обороняющаяся, во всяком случае, после принятия христианства. Да, мы занимали чужие столицы, но только затем, чтобы отбить охоту у соседей впредь нападать на столицу нашу. Почему это воспринимается ими как «агрессивность» России, одна из загадок «коллективного бессовестного» западного полушария.

Хорошо помню, как в пору моего детства, в 1960-е годы, среди новогодних тостов взрослые обязательно пили за мир, причем, совершенно искренне, иногда блистая невольной слезой. Среди моей родни многие осиротели и овдовели в минувшую войну. Здравиц в честь партии и правительства не помню, а вот за мир рюмки поднимали обязательно. Кстати, в 1970-1980-е, когда я сам уже поднимал бокал в новогоднюю ночь, ощущение хрупкости мира и необходимости его сохранения не покидало сердца. Мы знали, что на границе тучи, как ходили хмуро, так и ходят. В газетах постоянно мелькали карикатуры на звездно-полосатого дядю Сэма, который, гнусно ухмыляясь, жонглировал атомными бомбами.

Нет, я не был наивен и понимал, что оставшаяся со времен Коминтерна некая социалистическая озабоченность во внешней политике могла истолковываться как опасная наступательность. Да, мы не всегда обдуманно мчались туда, где загоралась революция и в лексиконе взявших власть появлялось слово «социализм». Но в соединении с нашим исконным оборонительным сознанием и миролюбием (худой мир лучше доброй ссоры) эта наступательность в итоге выливалась в строительство в странах-союзницах плотин, заводов, школ, больниц, в защите их от империализма и неоколониализма, которые многим казались тогда выдумкой телевизионных пропагандистов, вроде Боровика, Бовина или Зорина. Но неоколониализм пришел к нам, на развалины СССР, и сразу поняли: нет, не выдумка. Способ существования Запада как планетарного кровососущего насекомого стал очевиден, когда наши богатства по компрадорским пульсирующим хоботкам начали стремительно утекать за рубеж, обескровливая страну.