— Такое никогда больше не повторится, — прошептал он глухим голосом.
Мы выпили кофе на солнце за единственным столиком маленького кафетерия. Он предложил мне его с видом мужчины, который приглашает женщину на свидание. Мы его быстро проглотили, обжигаясь, поскольку не знали, о чем говорить. Стеснительность одного парализовала и другого. Мы были как две пугливые рыбки, глупые и пунцовые. Нас взбодрил толстяк Мэрфи. Он пришел, раскачивая своим огромным телом. Приют брата Франциска выпустил своих детей в город. С конца улицы видно было, как лицо его засияло. Он посмотрел на каждого из нас по очереди, забавные отблески танцевали в глубине его глаз.
— Эй, Джуд, Лили! Уже поднялись?
Маленький стул заскрипел, когда он плюхнулся на него всей тяжестью своего тела. Двое мужчин улыбнулись. Джуд выпрямился, выпятив торс. Я снова была маленькой и красной. Мэрфи выудил монеты из глубины своего кармана.
— Плачу за кофе! Хочешь пирожное, Лили?
Я не осмелилась сказать «да», только не среди этих крупных мужчин, которые принимали только виски или крэк
[16]. Мэрфи поднялся, стул выпрямился, он вошел в кафетерий, вращая своим толстым задом.
— Это мой очень старый друг, — сказал Джуд.
— Я знаю. Он рассказывал мне о тебе.
Джуд долго пристально посмотрел на меня. Он нахмурил брови. Он снова овладел собой и опустил глаза. Он вообще не имел права напускать на себя важность, не после прошедшей ночи во всяком случае.
— Да, — сказал он и закурил сигарету.
— Ты хочешь остаться на «Мятежном»?
— Он собирается пополнять запасы все лето, это не для меня.
— Да, но этой зимой в Беринговом море рыбная ловля трески, а потом крабов.
— Я еще не знаю. Останусь, если Йан снова возглавит корабль и если он захочет взять меня… Я думаю, что да. «Мятежный» — это хороший корабль, и Йан — неплохой шкипер.
Мэрфи вернулся с чашками кофе. Улыбка снова озарила его лицо. Он повернулся ко мне:
— Джуд — очень хороший парень, «великий Джуд». Ты можешь ему доверять.
Джуд смущенно засмеялся. Я снова сильно покраснела. Мэрфи взял мои руки в свои.
— Подобные руки, черт, я еще никогда не видел такие у какой-либо женщины. Посмотри, Джуд, ладони такие же широкие, как мои, и твердые… но все в глубоких ранах, ты никогда не надеваешь перчатки?
— О да, я надевала их, но я их не поменяла, когда они порвались.
— Надо заботиться о ней, Джуд, раз ты с ней работаешь, думать об этом хоть иногда. Как так случилось, что она заразила руку и могла бы умереть, а вы ничего не видели?
— Заткнись, Мэрфи, я давал ей перчатки каждое утро. Я же ходил к шкиперу сказать, чтобы он освободил ее от работы.
— Возможно, нам нужно возвращаться, — прошептала я.
Мы поднялись. Мэрфи подмигнул нам. Теперь Джуд стоял прямо.
Без единого слова мы возвращаемся на корабль. Джуд хотел найти Йана, чтобы извиниться, но тот вышел. Дэйв и Саймон проснулись в плохом настроении и смотрят на нас мрачным взглядом. Мы берем ведра. Снова приступаем к работе. Кофе в городе остался в прошлом, Джуд и я снова сохраняем дистанцию. Саймон и Дэйв поднимают на верхнюю палубу рыболовную снасть и уходят работать на солнце. Мы остаемся под навесом в тени. У Джуда совершенно негордый вид с того момента, как он очнулся от своего похмелья. Я вижу, как он часто прерывает работу, стаскивает перчатку, подносит к губам руку. Он дышит на нее, растирает ее. С жалостной гримасой на горящем лице он печально сосет свои пальцы.
— Плохи дела?
— Эти пальцы… Иногда это донимает меня. Я, должно быть, отморозил их однажды зимой, когда я ловил рыбу на этом траулере. Они часто причиняют мне страдания, но сегодня утром совсем худо.
Дэйв прыгает на палубе как хороший атлет, к которому вернулись силы. Он наслаждается солнцем, в котором купается навигационный мостик.
— Лили сказала тебе, сколько мы заработали?
— Она мне почти ничего не сказала, только то, как я отказался от ее кофе и как ты тряс меня, словно больного подкидыша, но безрезультатно.
— Двадцать две тысячи фунтов, здесь ты был прав. В отличие от черной трески это менее хорошая новость. И здесь я как раз не ошибся.
— Да?
— Есть трудности, из-за которых нам могут впаять штраф. Квота, на которую мы имеем право, составляет четыре процента от общего улова.
— И какой штраф?
— Насколько я знаю, не меньше пяти тысяч долларов. Их вывернут прямо из нашей доли.
— Мы не заработаем ни сантима за целый сезон, в котором потеряно оборудование, да еще и перевес трески, а ты смеешься. Более двух лет я пашу как животное ни за что.
Я присоединилась к Дэйву в кают-компании, чтобы съесть сэндвич.
— Как там Джуд? Совсем без сил после вчерашнего? — спрашивает он меня.
— Немного из-за этого. И к тому же у него болит рука. По его словам, он однажды отморозил пальцы.
— Он должен сходить в больницу. Сегодня после полудня нам нужно отвезти на завод остатки наживки, а еще порубить и выкинуть из маленького трюма весь лед. Если его рука пострадала ото льда, то он просто не способен сделать это.
— Да, он может подхватить гангрену, — отвечаю я.
Йан повел его в госпиталь. Спустя некоторое время они вернулись. Шкипер заорал, что нам пора ехать на консервный завод. У Джуда гангрены не обнаружили. Я спешу принести ему обезболивающее с кодеином, которое находится под моей подушкой. Он проглатывает три таблетки одну за другой, запивая из фляги, которую он вытащил из своей котомки. Мы вместе с Саймоном вручную разгрузили двадцать две тысячи фунтов рыбы, спали не более двух часов.
Стоя на коленях в трюме, я ломаю лед ударами лома. Я устала, возможно, не так сильно, как вчера, но достаточно для того, чтобы очень сильно захотелось спать. Мы выносим коробки с наживкой, которые разваливаются у нас в руках. Маленькие, вялые и скользкие существа исчезают в мутной воде трюма. Шкипер орет.
— Это не наша вина… — шепчу я.
Чтобы собрать кальмаров, мы бултыхаемся в солено-горькой каше, растаявшем льде, с размокшими коробками. Наши перчатки изорвались. Джуд делает перерыв все чаще и чаще. Его лицо искажается, как если бы он плакал.
— Позволь мне, — говорю я. — Нас достаточно много, есть кому заниматься этим.
Он упрямится. Дэйв подает помпу, чтобы откачать воду. Лед снова образовывается в глубине и на стенках трюма. Я выхватываю из рук Джуда лом.
— Позволь мне сделать это! — говорю я громче.
Он колеблется лишь мгновенье, затем возвращается на палубу. Вскоре только я остаюсь в дыре корпеть над последними ледяными корками. Холод терзает мои пальцы, ощущение такое, как если бы ногти были сорваны.