И все потому, что, если по правде, в Бейкерсфилде он не показывался не только из-за загруженности по работе. Просто это оправдание выглядело вполне реальным, и ему было легче думать, что это и есть единственная причина, но на самом деле именно он всегда настаивал на том, чтобы семья собиралась в доме Джиллиан, именно он приглашал мать к себе всякий раз, когда она пыталась заманить его в родной дом, и это он создавал для нее такую атмосферу у себя дома, что она не могла дождаться, когда сможет вернуться к себе.
Он что, избегает собственной матери? Или своего родного города? Или и то и другое? У Брайана не было ответов на эти вопросы. Но он был настроен выяснить это – и решить проблему раз и навсегда.
Бейкерсфилд, как обычно, был затянут смогом. Очертания бетонных мостиков, перекинутых через осевшее шоссе, были размыты в этой белесой дымке. «В Бейкерсфилде погода бывает двух типов, – шутила обычно его сестра, – или смог, или туман». И в этом было свое рациональное зерно, так что, съехав с главного шоссе и повернув направо, Брайан включил кондиционер, потому что из-за смога у него начали слезиться глаза.
Мать все еще жила в их старом доме. Поле на углу улицы теперь превратилось в участок под застройку, птичья ферма старины Мёрфи на другой стороне дороги исчезла, и ее место занял тупик с комплексом нераспроданных коммерческих зданий. В Южной Калифорнии (или в ЮКал, как должен был говорить Брайан, став сотрудником «Таймс») тот факт, что он родился и вырос в Бейкерсфилде, вызывал уважение. Связь города с именами Бака Оуэнса и Мерла Хаггарда
[16], которые являлись настоящими иконами для людей, не слушающих музыку кантри, придавала Брайану вес в псевдокультурной среде. Хотя, по правде говоря, городишко был грязноват, и жили здесь представители низов среднего класса – в оштукатуренных и разрисованных граффити домах с заросшими сорняками дворами, обнесенными изгородями из шлакоблоков. Центр представлял собой беспорядочное нагромождение деловых зданий, среди которых попадались грязные бензозаправки и заведения быстрого питания. Брайан отчетливо вспомнил, почему в молодости ему так не терпелось уехать отсюда.
И тем не менее ему было приятно снова увидеть мать и рассказать ей за лимонадом в гостиной обо всех событиях, о которых он лишь вскользь упоминал по телефону. В дом заглядывали подруги матери, которые знали Брайана с младенчества и которых она сама пригласила по такому случаю, строго-настрого наказав им делать вид, что их визит – дело совершенно случайное. Брайан не возражал. Это создавало некий барьер между ним и матерью. Ему нужно было время, чтобы подготовиться к серьезному разговору, который, он это хорошо понимал, был неизбежен.
Вечером, после того как Брайан пригласил мать на обед (она настояла, чтобы это было кафе «Дэннис», потому что ей нравилось, как там готовят куриный рубленый бифштекс в кляре, хотя он изо всех сил старался заманить ее в «Суплантэйшн»
[17] или куда-нибудь в другое место, где подавали бы блюда, хотя бы отдаленно напоминающие здоровую пищу), они возвращались домой мимо баптистской церкви, куда мать таскала его, когда он был ребенком. Как и всё в городе, церковь выглядела обветшалой, как будто ее давно не красили и не ремонтировали. Выглядело это угнетающе. Брайану никогда не нравились церкви, и особенно эта церковь, где его часто меняющиеся подростковые прически были предметом постоянных насмешек и издевательских замечаний со стороны закомплексованного пастора; тем не менее жалкий вид здания вогнал его в меланхолию. Интересно, подумал Брайан, ходит ли еще мать в эту церковь? Он не хотел говорить об этом, ибо знал, что разговор кончится спором и продолжительной лекцией, но, когда они за церковной парковкой повернули налево, мать вдруг сказала:
– Отец Чарльз недавно вспоминал тебя.
– Да что ты? – Голос Брайана прозвучал равнодушно.
– Он знает, что ты писатель, и надеется, что ты поможешь нам составлять письма. Совет школы запрещает учителям-естественникам говорить на уроках о креационизме
[18] или о теории разумного замысла
[19]. Мы пытаемся это изменить.
– Ма…
– Не волнуйся. Я уже сказала ему, что это тебе не интересно.
– Тогда всё в порядке.
– Но это же очень важно!
– Ты абсолютно права. В школе надо преподавать религию, а всякую ерунду и противоречия, к ней относящиеся, вроде естественных наук, пусть в голову своим чадам вдалбливают родители дома.
– Не кощунствуй…
– Да я и не думал, ма, – вздохнул Брайан.
– Я не для того тебя растила, чтобы…
– Давай закончим этот разговор, хорошо?.. Прости.
Она бормотала что-то себе под нос всю оставшуюся дорогу, но Брайан намеренно не прислушивался, чтобы не попасться на крючок. Его мать всегда была верующей женщиной, но «религиозной дури» в ней не было. Как обстоят дела сейчас, Брайан не знал. Он хорошо помнил, как, будучи подростком, услышал от матери шокировавшее его заявление, что она не верит в эволюцию. Брайан спросил, почему же тогда – если она права – у тех, кто живет ближе к экватору, более темная кожа, чем у тех, кто живет ближе к полюсам. Ведь теоретически все люди произошли от Адама – или от Ноя, если быть более точным, – так не значит ли это, что они приспособились к окружающей среде – то есть эволюционировали? Тогда мать рассмеялась и ответила, что пути Господни неисповедимы.
Брайан был не уверен, что сейчас она ответила бы так же. Нынче мать выглядела более серьезной и уверенной в себе. Теперь неверие в эволюцию было не просто выходящей за рамки общепринятого точкой зрения. Антинаучные взгляды и отрицание способности разума в познании становились обычными у значительной части населения страны.
Эта мысль только усилила его подавленность.
Брайан свернул на темную подъездную дорогу. Он уже забыл, какими черными бывают ночи вдали от больших городов.
– Тебе надо установить фонарь с датчиком движения, чтобы он зажигался, когда ты возвращаешься домой.
– Но я не выхожу по ночам.
Они молча подошли к крыльцу. У Брайана было ощущение, что мать здорово разозлилась на него, и он удивился, как быстро испарилась их общая радость от встречи. Он попытался придумать, как исправить ситуацию, но в голову ничего не приходило, так что когда мать бросила сумочку на фигурный столик, стоящий у входа, Брайан молча прошел в гостиную и включил телевизор.