– Портрет Кулума. Он уже готов. Ты, конечно, забыл о нем.
– Мы сошлись на тридцати гинеях, и ты уже получил десять в задаток, клянусь Господом!
– В самом деле? Черт меня возьми совсем! Ты уверен?
– Где сейчас Шевон?
– Она, как я слышал, больна, бедняжка. – Квэнс взял понюшку табаку. – Королевские у тебя манеры, мой мальчик, поистине королевские. Могу я получить ссуду? Говорю сразу, деньги нужны для благого дела.
– Чем же она больна?
Квэнс огляделся и сказал, понизив голос:
– Сохнет от любви.
– К кому?
Квэнс нерешительно помолчал мгновение:
– К тебе, приятель.
– О, катись ты к черту, Аристотель! – сердито бросил Струан.
– Хочешь верь, хочешь нет. Я-то знаю. Она уже несколько раз о тебе справлялась.
– Во время сеансов?
– Каких сеансов? – переспросил Квэнс с невинным видом.
– Сам знаешь каких.
– Сохнет от любви, мой мальчик. – Старичок расхохотался. – А теперь, когда ты снова богат, держи ухо востро: налетит, как ураган, снесет тебя с ног – да прямо на сено! Клянусь бессмертной мошонкой Юпитера, на сене она должна быть восхитительна! Всего пятьдесят гиней – и я оставлю тебя в покое на целый месяц.
– Что это за «благое дело», о котором ты говорил?
– Я говорил о себе, мой мальчик. Мне нужно лекарство. Последнее время я, знаешь ли, стал прихварывать.
– Ага, и я догадываюсь, в чем тут дело. Седина в бороду, а бес в ребро. Для человека твоего возраста это просто отвратительно!
– Ах, как ты, должно быть, счастлив, мой милый. Должен признать, я великолепен. Пятьдесят монет на поддержание обедневшего гения – это не сумма.
– Получишь свои двадцать гиней, когда картина будет у меня. – Струан наклонился к нему и со значением прошептал: – Аристотель, хочешь получить заказ? Скажем, фунтов на сто? Золотом?
Квэнс тут же протянул руку ладонью вверх:
– Я твой человек. Вот моя рука. Кого я должен убить?
Струан рассмеялся и рассказал ему о бале, о конкурсе и о судействе.
– Черт меня возьми, да никогда в жизни! – взорвался Квэнс. – Я что, похож на круглого идиота? Ты хочешь, чтобы меня оскопили? Загнали в гроб в расцвете лет? Хочешь, чтобы на меня устроили охоту все красотки Азии? Превратили в парию? Подвергли остракизму? Ни за что!
– Только человек твоих знаний и достоинств, твоего…
– Никогда, клянусь Богом! И это предлагаешь мне ты, кого я, бывало, называл своим другом! За жалкую сотню фунтов ты готов подвергнуть меня смертельной опасности. Да, клянусь Богом! Именно смертельной опасности! Быть всеми ненавидимым изгоем, погубить свою жизнь, умереть до срока… Две сотни даешь?
– По рукам! – кивнул Струан.
Квэнс запустил шляпу в воздух, подпрыгнул, щелкнув каблуками, и любовно стиснул свое брюшко. Потом одернул пурпурный шелковый жилет, поднял шляпу с земли и насадил ее себе на голову, лихо заломив на затылок.
– Ай, тайпан, ты и вправду князь. Кто, кроме меня, Аристотеля Квэнса, отважился бы на такое? Кто, кроме меня, был бы самой подходящей кандидатурой? Идеальной! О изумительный Квэнс! Король всех художников! Две сотни. Деньги вперед.
– После конкурса.
– Ты что, не доверяешь мне?
– Нет. Ты можешь удрать. Или тебя одолеют ваперы.
– Да я со смертного одра слезу, чтобы быть судьей в таком конкурсе. Если уж на то пошло, я бы даже вызвался добровольцем. Да, клянусь кровью Рембрандта, я бы сам с радостью заплатил… Я бы заплатил сто гиней, чтобы добиться этой привилегии, даже если бы мне пришлось на коленях ползти к Броку и клянчить их у него взаймы.
– Что?
Квэнс опять подбросил шляпу в воздух:
– О счастливый, счастливый день! О неповторимый Квэнс, бессмертный Квэнс! Ты обеспечил себе место в истории. Бессмертный, непревзойденный Квэнс!
– Я что-то совсем перестал понимать тебя, Аристотель, – удивленно произнес Робб. – Ты действительно хочешь судить этот конкурс?
Квэнс подобрал шляпу и стряхнул с нее песок. Его глаза сияли.
– А вы подумали о тех преимуществах, которые дает мне это назначение? А? Господи, да теперь любая красотка в Азии будет – как бы поудачнее выразиться? – будет готова склонить судью на свою сторону, а? Причем заранее.
– А ты только того и ждешь, когда тебя начнут склонять, – вставил Струан.
– Ну конечно. Но выбор будет честным. Безукоризненным. Я уже знаю, кто победит.
– Кто?
– Еще сто фунтов? Сегодня?
– Куда ты деваешь все эти деньги? Взять Робба, Купера и меня, так мы отвалили тебе целое состояние за эти годы!
– Отвалили! Ха! Отвалили? Да это ваша первая привилегия – не дать угаснуть бессмертному гению. Слышите, привилегия, клянусь седалищем Люцифера! Кстати, в этих бочонках еще осталось бренди? У меня сильнейшая жажда.
– Они пусты. Тут нет ни капли.
– Как это неприлично! Отвратительно! – Квэнс взял очередную понюшку и тут заметил приближающегося к ним Лонгстаффа. – Ну что же, я, пожалуй, пойду. Желаю здравствовать, ребятки. – Он удалился, насвистывая. Проходя мимо Лонгстаффа, он с серьезным лицом приподнял шляпу.
– О, Дирк, – приветствовал Струана Лонгстафф с широкой улыбкой на лице. – С чего это Аристотель в таком хорошем настроении?
– Он, как и вы, просто радуется, что мы по-прежнему Благородный Дом.
– И правильно, ну? – Лонгстафф был общителен и преисполнен уважения. – Я и не подозревал, что в Азии может найтись столько серебра. Это было великолепно – расплатиться вот так. Кстати, не хотите ли отужинать со мной сегодня вечером? Тут есть несколько дел, мне бы хотелось услышать ваше мнение на их счет.
– Боюсь, сегодня вечером я занят, Уилл. Может быть, завтра? Почему бы вам не приехать к нам на «Отдыхающее облако»? В полдень.
– Полдень подойдет. Изумительно. Я так рад…
– Кстати, Уилл, раз уж мы встретились… Я думаю, вам стоит отменить приказ, посылающий наш флот на север.
Лонгстафф нахмурился:
– Но эти дьяволы нагло отвергли наш договор, ну?
– Маньчжурский император отверг его, да. Но сейчас сезон тайфунов. Разумнее не дробить наши силы. К тому же здесь флот всегда у вас под присмотром.
Лонгстафф взял понюшку табаку и обмахнул кружевные манжеты своего великолепного камзола.
– Погода адмирала не смущает. Но раз вы так считаете… – Он чихнул. – Если мы не пойдем на север, то что же нам тогда делать?
– Давайте поговорим об этом завтра, если вы не против?