Тогда Компания решила наказать Струана и Брока, своих основных противников. Она лишила их лицензий на торговлю опиумом и разорила их.
У Брока остался его корабль, у Струана не осталось ничего. Брок вступил в тайное партнерство с другим китайским торговцем и продолжил борьбу против Ост-Индской компании. Струан и его команда напали на логово пиратов к югу от Макао, сожгли его и захватили самую быстроходную лорчу. Затем Струан стал тайно перевозить опиум для других торговцев, захватывая все новые и новые пиратские суда и неуклонно увеличивая свое состояние. Вместе с остальными китайскими торговцами он тратил все большие суммы, покупая новые голоса, сея недоверие и возмущение до тех пор, пока парламент не начал открыто требовать полного уничтожения Компании. Семь лет назад парламент принял акт, лишавший Ост-Индскую компанию монополии на торговлю с Азией и открывавший эту часть света для свободной торговли. Однако этим же актом за Компанией сохранялось исключительное право на торговлю с Британской Индией, что означало мировую монополию на опиум. Парламент единодушно осудил торговлю опиумом. Компания не хотела его продавать. Сами китайские торговцы предпочли бы другой, но не менее выгодный, товар. Однако при этом все понимали, что без установившегося баланса «чай – серебро – опиум» империю ждет крах. Это был факт мировой торговли, который приходилось принимать.
Обретя долгожданную свободу, Струан и Брок быстро превратились в торговых принцев крови. Вооруженный флот каждого рос и становился все мощнее. И соперничество в торговле сделало их давнюю вражду еще острее.
Для заполнения политического вакуума, образовавшегося в Азии, когда Ост-Индская компания потеряла там свою власть и торговля стала свободной, британское правительство назначило туда своего дипломата, достопочтенного Уильяма Лонгстаффа, сделав его капитан-суперинтендантом торговли и вменив ему в обязанность защиту интересов короны. Эти интересы сводились к неуклонному расширению товарооборота – для увеличения отчисляемых в государственную казну сумм – и к тому, чтобы не допускать к торговле с Азией все остальные европейские державы. Лонгстафф отвечал также за безопасность торговли и британских подданных. Однако его полномочия были сформулированы весьма расплывчато и реальной власти для определения политики в регионе он не получил.
Бедный малыш Уилли, беззлобно подумал Струан. Даже после семи лет моих терпеливых разъяснений наше «высокое» превосходительство капитан-суперинтендант торговли все еще не в состоянии видеть дальше собственного носа.
Струан посмотрел на берег как раз в тот момент, когда солнце появилось над горой и залило неожиданным светом собравшихся людей: друзей и врагов, но в обоих случаях соперников. Он повернулся к Роббу:
– Взгляни-ка на них. Ни дать ни взять дружная компания, вышедшая, чтобы тепло нас встретить. – Годы, проведенные вдали от родины, не стерли окончательно его шотландского выговора.
Робб Струан коротко хохотнул и еще круче посадил на ухо фетровую шляпу.
– По-моему, Дирк, они все молятся, чтобы мы сейчас, у них на глазах, пошли ко дну.
Роббу было тридцать три. Темные волосы, чисто выбритое лицо, глубоко посаженные глаза, тонкий нос и пышные бакенбарды. Он был одет во все черное, за исключением плаща из темно-зеленого бархата, белой рубашки с оборками и белого галстука. Запонки и пуговицы на рубашке были с рубинами.
– Боже милостивый, да это никак капитан Глессинг? – спросил он, вглядываясь в собравшихся на берегу.
– Он самый и есть, – ответил Струан. – Я подумал, что именно ему следует зачитать постановление.
– А что сказал Лонгстафф, когда ты предложил его кандидатуру?
– «Чес-с-слово, Дирк, ну хорошо, пусть будет он, если вы полагаете это разумным». – Струан улыбнулся. – Мы далеко продвинулись с тех пор, как начали, клянусь Господом Богом!
– Ты продвинулся, Дирк. Когда я сюда приехал, все уже было готово.
– Ты наш мозг, Робб. Я всего лишь твердая рука.
– Да, тайпан, конечно. Всего лишь твердая рука. – Робб прекрасно понимал, что его сводный брат был тем, кем был – тайпаном, и что в торговом доме «Струан и компания» и во всей Азии Дирк Струан единственный имел право на этот титул. – Чудесный сегодня денек для поднятия флага, не правда ли?
– Да, – ответил Робб, продолжая наблюдать за братом, когда тот опять повернулся к берегу.
Дирк казался ему таким огромным, стоя там, на носу баркаса, – выше скал и, как они, несокрушимый. Как бы я хотел быть похожим на него, подумал Робб.
Робб участвовал в контрабандном рейсе лишь однажды, вскоре после своего приезда на Восток. На их корабль напали китайские пираты, и Робб едва не лишился рассудка от ужаса. Его до сих пор мучил стыд, хотя Струан и сказал ему тогда: «В этом нет никакой беды, парень. Первый раз в сражении всегда трудно». Но Робб раз и навсегда понял, что он не боец. Ему не хватало храбрости. Он нашел другие способы помогать брату. Покупал чай, шелк и опиум. Договаривался о займах и присматривал за серебром. Вникал в механизм мировой торговли и финансирования, становившийся день ото дня все более сложным. Охранял брата, компанию и их флот, обеспечивал их безопасность. Продавал чай в Англии. Вел счета. Словом, делал все, что позволяет современной компании успешно работать. Да, все это верно, говорил себе Робб, но без Дирка ты ничто.
Струан рассматривал людей на берегу. До них оставалось не менее двухсот ярдов, но он уже отчетливо видел лица. Большинство из них были обращены к баркасу. Струан улыбнулся про себя.
Да, подумал он, мы все собрались здесь в этот день, назначенный судьбой.
Морской офицер капитан Глессинг терпеливо ждал, когда можно будет начать церемонию поднятия флага. Ему исполнилось двадцать шесть лет. Сын вице-адмирала, он сам являлся капитаном линейного корабля, и преданность Королевскому флоту была у него в крови. С восходом солнца на берегу быстро становилось светло; далеко на востоке, у самого горизонта, небо рассекали нити облаков.
Через несколько дней будет шторм, подумал Глессинг, пробуя ветер. Он отвел взгляд от Струана и по привычке проверил расположение своего корабля, двадцатидвухпушечного фрегата. Сегодняшний день стал вехой в его жизни. Не часто именем королевы провозглашали присоединение к Империи новых земель, и то, что ему выпала честь зачитать этот документ, было большой удачей в его карьере. На флоте немало капитанов старше Глессинга. Но он знал, что выбор пал на него, потому что он дольше всех пробыл в этих водах и его корабль, фрегат ее величества «Русалка», принимал самое деятельное участие во всей кампании от начала до конца. Даже и не кампании вовсе, презрительно подумал он. Так, скорее небольшом инциденте. Все можно было бы уладить еще два года назад, найдись у этого идиота Лонгстаффа хоть капля мужества. Ну конечно. Стоило ему только разрешить мне появиться со своим фрегатом у ворот Кантона. Черт побери, потопил же я потом целый флот этих дурацких боевых джонок, расчищая себе дорогу! Я мог бы обстрелять Кантон из своих пушек, захватить это дьявольское отродье наместника Линя и вздернуть его на нок-рее.