Мэй-мэй нахмурилась. Она понимала, что должна немедленно известить об этом своего дедушку Жэнь-гуа, предупредить его. Потому что на этот раз кохонгу придется-таки собрать весь выкуп, и если Жэнь-гуа не подготовится к этому заранее, он будет разорен. Она еще никогда не передавала дедушке никаких сведений и никогда не использовала тайно от Струана ту информацию, которую доставляло ей ее исключительное положение наложницы тайпана. Но на этот раз она чувствовала, что должна это сделать. И мысль о том, что она станет частью большой и сложной интриги, наполнила ее радостным возбуждением. В конце концов, говорила она себе, без заговоров, интриг и секретов жизнь лишится огромной доли своей привлекательности. Интересно, почему толпа так буйствовала, грабила и крушила все подряд, когда в этом не было никакой необходимости. Глупо.
– Мы будем соблюдать стодневный траур, скорбя о твоем брате? – спросила она.
– Я не могу скорбеть о нем больше, чем сейчас, девочка, – ответил Струан, чувствуя себя совершенно без сил.
– Сто дней траура предписаны обычаем, – настойчиво заметила она. – Я договорюсь с Гордоном Чэнем о китайских похоронах. Пятьдесят профессиональных плакальщиц. С барабанами, трещотками и флагами. У Робба будут похороны, которые люди запомнят на долгие годы. В таких делах мы денег не жалеем. Ты будешь доволен, как будут довольны и все боги.
– Мы не можем устраивать ничего подобного, – ошеломленно поднял глаза Струан. – Это не китайские похороны. Мы не можем нанимать профессиональных плакальщиц!
– Тогда как же ты собираешься прилюдно почтить своего брата и дать ему лицо в глазах всех настоящих людей Гонконга? Конечно, мы должны нанять плакальщиц. Или мы больше не Благородный Дом? Можем мы позволить себе потерять лицо перед самым презренным носильщиком? Даже не говоря о том, что это безобычайнейшая неучтивость и плохой йосс, мы просто не можем так поступить.
– Но у нас нет такого обычая, Мэй-мэй. Мы делаем все по-другому.
– Ну разумеется, – радостно закивала она. – Я как раз об этом и говорю, тайпан. Ты сохраняй лицо перед варварами, а я буду делать то же самое перед своим народом. Я буду скорбеть сто дней наедине сама с собой, потому что я, конечно же, не могу показываться ни на твоих, ни на китайских похоронах. Я оденусь в белые одежды, потому что цвет траура – белый. Я закажу табличку, как всегда, и по ночам мы будем кланяться ей. Потом, когда сто дней пройдет, мы сожжем табличку, как всегда, и его душа благополучно воскреснет, как всегда. Это йосс, тайпан. Твой брат понадобился богам, ничего не поделаешь.
Но Струан не слушал ее. Он напрягал мозг в поисках ответа: как победить лихорадку, как сохранить долину и как защитить Гонконг?
Глава 28
Три дня спустя Робба похоронили. Рядом с могилкой Карен. Вольфганг Маусс отслужил службу в недостроенной церкви, под высоким безоблачным небом вместо крыши.
Присутствовали все тайпаны, за исключением Уилфа Тиллмана, который по-прежнему лежал в своей каюте на плавучем складе Купера – Тиллмана, едва живой от лихорадки Счастливой Долины. Лонгстаффа в церкви не было. Вместе с генералом и адмиралом он уже отплыл в Кантон – со всем флотом, десантными кораблями и всеми солдатами, которые могли держаться на ногах. Нутряная хворь – дизентерия – заметно сократила их ряды. Корабль ее величества «Немезида» был выслан вперед.
Сара сидела на грубо сколоченной скамье в первом ряду. Она была в черном и прикрыла лицо черной вуалью. Шевон тоже была в черном. Как Мэри, Лиза, Тесс и все остальные. Мужчины также облачились в темные сюртуки, и пот тек с них ручьями.
Струан поднялся, чтобы прочесть отрывок из Священного Писания, и Шевон впилась в него взглядом. Вчера она лишь коротко выразила ему свои соболезнования, понимая, что пока ей лучше этим и ограничиться. Через неделю или две все опять уладится. Теперь, когда умер Робб, ей придется пересмотреть свои планы. Поначалу она рассчитывала быстро выйти замуж за Струана, а затем увезти его: сначала в Вашингтон, чтобы ввести в круг наиболее влиятельных политиков, оттуда в Лондон и в парламент, но уже имея в активе прочные связи за океаном. А потом – назад в Вашингтон, послом ее величества. Однако теперь этот план откладывался, ибо она понимала, что он не сможет уехать до тех пор, пока Кулум не будет готов занять его место.
В одно время с тихими, мрачными похоронами в Счастливой Долине и черным траурным кортежем, тронувшимся по Куинс-роуд к кладбищу, по узким кривым улочкам Тайпиншаня с оглушительным шумом двигалась похоронная процессия китайцев в белых одеждах: плач, стенания, горестные вскрикивания, разрывание на себе белоснежных одеяний под неумолчный грохот барабанов возвещали богам о великой утрате, понесенной Благородным Домом.
И население Тайпиншаня было должным образом поражено невиданной для варвара цивилизованностью тайпана и величием его торгового дома. Огромное лицо, которое приобрел в этот день тайпан, еще больше подняло престиж Гордона Чэня, ибо никто из обитателей холма не мог предположить, что его отец столь достойно почтит их богов и их обычаи. Не то чтобы Гордон Чэнь особенно нуждался в поднятии своего престижа. Разве не был он уже самым крупным землевладельцем на Гонконге? И разве щупальца его бизнеса не протянулись во все стороны? Разве не ему принадлежало большинство зданий? И бизнес носильщиков паланкинов? И три прачечных? Четырнадцать рыбацких сампанов? Две аптеки? Шесть ресторанов? Девятнадцать мест для чистки обуви? И портновские лавки, и обувные мастерские, и мастерские, где изготовлялись ножи? И разве не он владел пятьюдесятью одним процентом первой ювелирной лавки, где работали опытные квантунские резчики как по драгоценным камням, так и по дереву?
И, кроме всего этого, он еще и ростовщик. Ай-йа, и какой ростовщик! Невозможно в это поверить, но он настолько богат, что ссужает деньги, соблюдая свой интерес, на полтора процента ниже обычного, благодаря чему монополизировал весь бизнес. Ходили слухи, что он состоит в партнерстве с самим тайпаном и что смерть его дяди-варвара принесет ему теперь новые неисчислимые богатства.
Среди триад положение Гордона Чэня также не нуждалось в укреплении. Они знали, кто он, и подчинялись ему беспрекословно. К тому же триады среди строителей и грузчиков, среди чистильщиков улиц и ночных собирателей экскрементов, среди рыбаков, поваров и уличных торговцев, прачек, слуг и кули – все время от времени брали у него взаймы и регулярно платили за жилье, следовательно, и они тоже исполнились глубокой печали, что дядя-варвар их предводителя умер, и с радостью отдали на его похороны дополнительно недельную мзду. Они понимали, что поступают мудро, держа сторону тайпана Тайпиншаня. К тому же им было хорошо известно, что часть этой мзды пойдет на подношение богам – жареные молочные поросята, пирожки, цукаты, вареное мясо без счета, омары, креветки, рыба и крабы целыми сампанами, а также хлеб и горы риса; они знали, что после того, как боги благосклонно взглянут на такое великолепие, подношение будет роздано, и они сами примутся за эту снедь, которой хватит, чтобы досыта накормить самых голодных.
Поэтому все громко стенали вместе с плакальщицами, безмерно наслаждаясь драмой смерти, благословляя свой йосс за то, что они живы и могут скорбеть, есть, любить, зарабатывать деньги, стать в будущем – если позволит йосс – такими же богатыми, как усопший, чтобы обеспечить себе после смерти такое же колоссальное лицо в глазах всех соседей.