Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Лоуни cтр.№ 15

Другой член ячейки Тринити-колледжа, Фрэнсис Хоувелл-Терлоу-Камминг-Брюс, впоследствии видный дипломат лорд Терлоу, запомнил озорство, пожалуй, даже буйство Бёрджесса:

«Ему нравилось нарушать порядок. Он был очень безответственный. …Он обладал неуемной энергией, психической энергией, всеми видами энергии. Он был очень забавный. Он мог увлеченно и интересно говорить на любую тему. Я всегда считал его кем-то вроде придворного шута. Он не был приятным человеком, поскольку не имел корней. И, определенно, не имел никаких моральных принципов. …Никто, находясь в здравом уме и твердой памяти, никогда не поручил бы ему разумную работу. Он был слишком неосторожным. …Он ощущал необходимость быть преданным чему-то» ^[125].

Юный мятежник без идеи теперь нашел ее.

Бёрджесс участвовал в кампаниях коммунистов по поддержке бастующих водителей городских автобусов и работников очистных сооружений, а также квартиросъемщиков, выступающих против высоких арендных плат. Он помог организовать забастовку официантов Тринити против системы временной работы, в соответствии с которой многих из них увольняли во время каникул. Правда, Найджел Бёрджесс вспоминал, что «никто не был более требовательным и придирчивым к слугам в доме матери, чем он» ^[126].

В ноябре 1933 года в «Гранте» появилась статья, где было отмечено, что «спортивная площадка, кружка пива и грубый хохот все еще играют большую роль в жизни среднего студента. Но вместе с этим появилась реальная озабоченность и понимание современных проблем и событий» ^[127].

В том же месяце антивоенный совет организовал митинг в городской ратуше, на котором выступил немецкий писатель Эрнст Толлер. Также была организована антивоенная выставка в Сент-Эндрюс-Холл. Этим занимались Морис Добб и Джулиан Белл. Не обходилось и без ожесточенных споров. В пятницу, 10 ноября, имела место масштабная дискуссия между кембриджскими коммунистами и либералами на тему: «Демократия не может дальше развиваться при капитализме. Единственная надежда человечества – коммунистическая система». Коммунисты не победили ^[128].

В начале ноября кембриджские коммунисты организовали акцию протеста возле кинотеатра «Тиволи», что рядом с Джесус-Грин, где показывали агитационный фильм «Наш воюющий флот» (Our Fighting Navy), которая привела к столкновениям между левыми студентами, протестовавшими против военной пропаганды, и «патриотами». И хотя антивоенная группа потерпела поражение, фильм был снят с проката, так что протест достиг своей цели.

Окрыленные широким общественным резонансом, студенты-социалисты, объединившись с христианским движением, в субботу, 11 ноября, организовали демонстрацию против милитаризма торжеств у Кенотафа. Студенческий антивоенный совет, в котором председательствовал Алистер Уотсон и куда входили разные группы, от пацифистов до коммунистов, устроил трехмильный антивоенный марш по Кембриджу к городскому военному мемориалу. Там был возложен венок с надписью: «Жертвам великой войны от тех, кто намерен предотвратить подобные преступления империализма». Правда, полиция настояла, чтобы слово «империализма» убрали, поскольку оно не благоприятствовало поддержанию общественного порядка. Идея марша, предположительно, была высказана Бёрджессом ^[129].

Сотни студентов присоединились к процессии в городе, и полиция была вынуждена неоднократно применять дубинки, чтобы прекратить стычки между противоборствующими группами. Среди участников марша был Джулиан Белл на своем старом «моррисе», который был «бронирован» матрасами. Бёрджесс выполнял роль штурмана – машина расчищала дорогу для процессии после попытки остановить демонстрантов заграждением из полицейских машин.

Несмотря на то что машину забрасывали помидорами, яйцами, мукой и даже рыбой, она продолжала двигаться вперед, пока не поступил категорический приказ полиции покинуть процессию. После этого Джулиан Белл сделал круг и снова возглавил процессию, и венок в конечном счете был возложен. Демонстрация в День перемирия (день памяти погибших) стала ключевым моментом в признании организаторских возможностей кембриджских коммунистов. Миранда Картер писала: «Таким образом прежние литературные эстеты начали влюбляться в себя, как в людей действия» ^[130].

Теперь Кембридж был глубоко политизированным. Через несколько недель после марша Джулиан Белл написал, что в Кембридже, который он впервые узнал в 1929 и 1930 годах, «центральной темой обычной интеллигентной беседы была поэзия. …К концу 1933 года создалась ситуация, при которой единственным предметом обсуждения является современная политика, причем подавляющее большинство более интеллигентных студентов старших курсов – коммунисты или почти коммунисты. Теперь мы все не столько социалисты, сколько марксисты» ^[131].

В феврале был пройден еще один важный этап в росте самосознания кембриджских коммунистов. Тогда более сотни человек только из Тринити-колледжа, включая Бёрджесса, присоединились к участникам голодного марша. Безработные шли в Лондон, чтобы привлечь внимание к своему бедственному положению. Для многих студентов это была первая встреча с такими жизненными реалиями, как безработица, нищета и голод, и кембриджские коммунисты желали использовать этот марш как часть стратегии по укрепления понимания студентами политической ситуации.

Передовая часть CUSS была ответственна, как один из «комитетов единого фронта», за питание и сбор средств. Студенты встретили демонстрантов на главной дороге в нескольких милях от Кембриджа и сопроводили до города. «Группа студентов влилась в толпу, – вспоминает Кеннет Синклер-Лутит, член CUSS, – бухманит лорд Филлимор бил в большой барабан. У участников марша были духовые инструменты. Подражая колоннам 1914–1918 годов, они шли рядами по четыре человека под музыку, которую многие из них знали во Франции. Колонна перешла мост Магдалены и направилась по городу к зданию ратуши».

Вечером Синклер-Лутит вымыл и перебинтовал стертые ноги. Местные доктора оказали бесплатную помощь демонстрантам, которые были в плохом состоянии. «Многие надели свои военные награды, – вспоминал Синклер-Лутит, – которые вызывали угрызения совести у тех, кто помнил, что людям, вернувшимся в 1918 году, обещали «землю, достойную героев». Хотя тогда я этого не осознавал, в тот день состоялось мое крещение в социально-политическую деятельность» ^[132].