– Вот как надо с девочками разговаривать, а не так как вы, пеньки берёзовые, – прошептала она в ответ.
– Тогда спроси, кто он такой, – злобно буркнул Профессор, – раз у вас взаимопонимание образовалось.
– О, прошу прощения, я невольно подслушал ваш разговор, я не удосужился предупредить, что мой слух гораздо тоньше вашего, это моя вина.
Цилиндр, стоя вертикально, переместился к печке. В нижней его части мелькали маленькие черные ножки. Размером и формой – как палец гнома. Только черные. Тысячи маленьких черных ножек.
– Я с превеликим удовольствием расскажу вам о себе, если, конечно, рассказ о моей скромной персоне не покажется вам утомительным или неинтересным.
– Э, давай, излагай, мы с этим, превеликим, послушаем.
Профессор никак не мог поймать подходящую интонацию.
– Задача сия трудна для меня, но я приложу все усилия, чтобы представляемая вам картина была ясна и доступна пониманию…
– Слушай, – не выдержал Профессор, – а ты не мог бы как-то попроще усилия прилагать? Я в твоих словах тону, как муха в киселе.
– Хам, – ткнула Белочка его локтем под ребра.
– А разве не так принято говорить в ваших счастливых краях?
– Нет. Не так.
Про счастливые края Профессор решил ничего не говорить.
– О! Но ведь совсем недавно, каких-то лет триста…, – цилиндр замялся, корона на его верхушке закрутилась быстрее. – Ах, да, я совсем не учёл скорости протекания… Да. Я постараюсь говорить проще. Хотя не могу не заметить, что я сожалею о том упрощении, которому подверглось высокое искусство непринуждённой беседы.
– Белка, может, его стукнуть чем-нибудь тяжёлым, для упрощения? – тихонько предложил Профессор.
– Отстань, ты мне весь вечер испортил.
– Каким образом? – удивился Профессор, но его вопрос остался без ответа.
– Если говорить просто и коротко, – продолжил цилиндр, – то я живу под землёй, хотя к живым существам по вашим меркам не отношусь.
– Нормально, – округлил глаза Профессор, – у нас в гостях мёртвое говорящее бревно.
– Нет-нет, бревно это дерево, материал органический. А это, – цилиндр постучал себя ручкой по зазвеневшему животу, – вольфрамо-молибденовый сплав. С примесью титана, конечно. Внутри кремний. Я представитель неорганической цивилизации с кремниевым сознанием.
– Чего он говорит? – теперь не поняла уже Белочка.
– Он говорит, что он не деревянный чурбан, а железный. Металлический, вернее.
– Да, я из металла, именно это позволяет мне жить в глубине земного шара.
– А… вот… он тоже? С сознанием?
Белочка осторожно отодвинулась от железного ухвата, стоящего у печки. Не хватало ещё, чтобы он ей подмигнул.
– Нет-нет, мой случай особый. Вы не можете отнести меня к живым существам, поскольку я состою не из плоти и крови, но я мыслю и действую.
Корона на его голове завертелась, тихо жужжа.
– Я называю себя суперкрот. В толще скальных пород я передвигаюсь быстрее, чем летают ваши птицы. Моё имя в переложении для гномов звучит как Хкр. И я знаю о ваших проблемах под землёй.
– Морда у него… какая-то наглая, – прошептал Профессор Белочке.
– Чтоб ты в мордах понимал! Он такой вежливый, – вздохнула она.
* * *
Малыш брёл по снежному лесу. Забор, прятавший за собой деревню, сам давно спрятался за деревьями. Через каждые пять минут Малыш оборачивался и смотрел на тёмную верхушку горы. Это его ориентир. Идти нужно так, чтобы гора оставалась за спиной. А когда и она скроется за верхушками сосен, придётся что-нибудь придумывать.
Малыш грустил.
Собравшись звать на помощь, он ни секундочки не сомневался, что поступает правильно. Толстый в подземелье, его нужно спасать, значит, нужно найти спасателей. Взрослых гномов из Новой деревни. Не сомневался он и сейчас, но идти одному по зимнему лесу было грустно. Одиноко. И немного страшно. Снежные змеи сюда вряд ли доползут, и Малыш хорошо знал их повадки. Если что, обмотает ноги тряпками, чтобы не почуяли тепло, и спокойно от них уйдёт, даже не бегом. А волки после того, как великанья собака Арх догнала и съела несколько волчьих стай, превратились в травоядных животных. Но всё равно страшновато.
Малыш присматривал место для ночлега. В первый вечер он решил лечь спать пораньше и вырыть нору в снегу поглубже. На всякий случай.
Малыш принюхался.
Кажется, пахло дымом. Может быть, донесло от деревни? Нет, он слишком далеко отошёл. Малыш пошёл на запах. Да, кто-то жёг костёр.
Осторожно, чтобы снег не скрипел под снегоступами, он крался от дерева к дереву. Показалась струйка дыма. Без ветра она поднималась почти вертикально вверх, даже удивительно, что он его учуял. Ствол толстой сосны освещён оранжевыми бликами, значит, костёр под ней. Малыш пополз. Застрял. Снегоступы, как якоря. Снял их, пополз дальше.
Под сосной у маленького костерка сидел… Мда… Спиной к нему сидела стрекоза. Малыш протёр снегом глаза. Крылья не исчезли. Он пересчитал. Раз, два, три, четыре крыла. Верхние побольше, нижние поменьше. А казалось, до голодного бреда ещё так далеко. Надо же, как быстро берёзовая кора бьёт в голову. Малыш сел. Прятаться не имело смысла. Или он сошёл с ума, или зимой в лесу стрекозы в рост гнома жгут костры и жарят… Да, жарят над огнём мясо. Стрекоза обернулась на скрип снега. У неё был щетинистый подбородок и усы, свисающие до плеч. На ней – короткий тулуп и вязаная коричневая шапочка. Стрекоза открыла рот, из которого вывалился полупережёванный кусок.
– Ы, ы, ы! – стрекоза тыкала в Малыша пальцем и вращала глазами.
– Ты, ты кто? – проплевавшись мясом, выпалила она.
– Гном, – спокойно ответил Малыш.
Он сошёл с ума, ему чудятся небритые стрекозы, ему бояться нечего. Он тут псих, пусть его боятся.
– Ты существуешь!
– Ну да. То есть, ещё недавно я был в этом уверен.
Стрекоза замахала руками, будто отгоняя от себя Малыша.
– Нет! Нет! Я не могу в это поверить! То есть я верил в это всю жизнь, но никак не мог подумать, что встречу тебя здесь, в этом лесу, дорогой мой гном!
Последние слова произносились уже в воздухе. Стрекоза замахала крыльями, поднялась, схватила Малыша и закружилась с ним над поляной.
– Гномы, гномы, гномы, они существуют, да-да! – напевала она на лету.
– Простите, – Малыш попробовал вырваться, но оценил высоту, на которой они порхали, – простите, не могли бы вы меня отпустить. То есть, опустить, – быстро поправился он.
Вращаться над лесом в лапах сумасшедшей стрекозы не очень приятно. Тут ведь как, если они на самом деле летят, то стрекоза существует, значит, он не сумасшедший, нормальный. А вот она ненормальная. Не бывает нормальных зимних гигантских усатых говорящих плотоядных стрекоз в шапках крупной вязки.