Оказавшись за решёткой, Толстый особо не расстраивался. Он в принципе находил это занятие, расстраиваться, бессмысленным и неинтересным. Напуганным он не был тоже. После того, как медведь и великан подрались за право его съесть, пугаться каких-то гномов, пусть мрачных, несерьёзно.
– Что шумишь?
Толстый обернулся. В темноте камеры что-то зашевелилось. На деревянной лавке лежал гном, в такой истрёпанной одежде, что Толстый с первого взгляда принял его за кучу старых тряпок. Куча оказалась с начинкой. Гном с кряхтеньем сел.
– Чего расшумелся? За что тебя сюда?
– Ни за что, – с абсолютной уверенностью сказал Толстый. – Они психи какие-то, хватают всех подряд. Привет, я Толстый, – он протянул руку.
– Ну а я Прохор. Ты недавно, что ли? Так-то мы тут все ни за что.
Руку ему Прохор не пожал, но встал и прошёлся вокруг Толстого, оглядывая его одежду. Местами порванная в драке, по сравнению с тряпками Прохора она выглядела только что сшитой.
– Да минут пятнадцать. Я, в общем, так, мимо проходил, решил заглянуть, а они вон как. А ты, я смотрю, здесь давно.
Толстый принюхался.
– Фу! Да, была бы здесь Белка, все бы уже строем в баню шагали.
– Что за белка? Дикая?
– Ужас до чего дикая. Познакомитесь ещё, что-то мне подсказывает. А ты никого из нашей деревни не видел?
– Из какой вашей деревни?
– Ну, из нашей, из какой же ещё.
– Называется она как?
Прохор начал улыбаться.
– Есть Старая, есть Новая. А недавно просто деревня называлась.
Прохор засмеялся, смех перешёл в кашель.
– Да ты сам деревня! Тут знаешь, сколько гномов. И что, все должны знать вашу деревню без названия? Я вот из Деревни Под Холмом.
– А я тогда из деревни в лесу.
– Да тут все почти в лесу живут. Жили. А ты что натворил, что тебя в камеру засунули?
– Да ничего я не натворил. Я же говорю, зашли мы просто сюда.
Прохор, наконец, понял, что Толстый не шутит и от удивления сел обратно на лавку.
– Зашли?
– Ну.
– В шахту?
– В шахту, если это так называется.
– Сами?
– А что ж не сами, ноги-то ещё ходят.
Толстый показал ногу.
– Зачем?
– А, ты в этом смысле. Понимаешь, мы, ну это, гуляли. Долго так гуляли. А вернулись – никого нет.
И Толстый рассказал историю их путешествия в подземелье. Прохор мрачно слушал, периодически почёсываясь. Дыры в одежде позволяли ему качественно чесаться в любом месте.
– Вот и у нас так же, – начал он ответный рассказ. – Ночью проснулись, шум, треск, в дома врываются, с топорами, с копьями и всех повели. Они, понимаешь, снизу к нам подкопались. Да ко всем так же.
– И давно вы здесь?
– По-разному. Я – может год, может меньше. А может и больше. Тут же ни ночи, ни дня. Кормят молодой картошкой – значит, наверху лето. А так ничего не поймёшь.
Перед решёткой прошёл гном с копьём на плече.
– Молчать! Не говорить!
– Тсс, тихо.
Прохор подтянул Толстого поближе. Он был старше Толстого лет на двадцать, на голову выше, но худой как грабли. Толстый поморщился: от Прохора воняло.
– Нельзя разговаривать, – зашептал он, – услышат, накажут.
– Как? – прошептал Толстый.
– Тут одно наказание. Есть не дадут.
– Вот, кстати, а как тут у вас вообще кормят? – задал Толстый очень важный вопрос.
– Как, как. Почти никак. Они сюда столько гномов нагнали, что еду не успевают добывать.
– Слушай, Прохор, а что здесь вообще происходит? Мы как-то не успели разобраться.
– Золото они добывают. Мы, то есть, добываем для них. Руду дробим и к печи свозим. Там выплавляем. Вот эту печь-то…
Прохор тяжело вздохнул:
– Вот её-то я и сломал.
– Как?
– Да знать как, я бы раньше сломал, дуру эту. Само как-то получилось. Дым на всю шахту, работа на день встала, не меньше.
– Прохор! Да ты! Да ты! Да ты не представляешь, какой ты молодец!
Толстый полез обниматься, но, нюхнув Прохора, ограничился похлопыванием по плечу.
– Это же благодаря тебе мы сбежали!
Он так радовался побегу друзей, что считал и себя немного сбежавшим.
– Да мы тебе…
Толстый быстро прикинул, что ему не жалко.
– Да мы тебе целый мешок брюквы подарим. Ну, потом, конечно.
– Потом?
Прохор хрипло засмеялся.
– Какое потом? Нет здесь ни у кого потом. Никогда нас отсюда не выпустят.
– Из клетки?
– Из клетки тебя выпустят, не волнуйся, им твои руки нужны. А вот из шахты – нет. По той же причине.
– Эй, – Толстый спрятал руки за спиной, – что значит, руки нужны?
– Работать, зачем же? И, знаешь, хватит болтать, спать давай, завтра рано подымут. Или уже сегодня.
Лавка в камере стояла одна, Толстому пришлось лечь на каменный пол, положив голову на руку вместо подушки. Он долго ворочался, бормоча что-то вроде:
– Руки им нужны. Ага, щас. Я им поработаю. Я им так наработаю. Они меня – оуэ, – Толстый зевнул, – сами просить будут в сторонке постоять.
Думая о том, как он им наработает, Толстый заснул.
* * *
Утро началось с грохота. Гномы в кожаных штанах открывали решётки и бросали на пол жёлтые миски.
– Эй, где ваше с добрым утром? – крикнул им Толстый. – А это что за гадость? – он поднял миску и понюхал.
– Баланда.
Прохор потянулся и зевнул.
– И что это?
– Еда такая.
– А что это в ней плавает? Это точно ещё никто не ел? Или они одну миску по всем камерам разносят: пожуй и передай другому?
Толстый поболтал в миске пальцем.
– А всё в ней плавает. Они мешки с едой, какие поближе лежат, схватят, и в котёл бросают. У меня приятель на кухне работает, рассказывал.
– А вот это, вот это что?
Толстый вытащил из миски несколько длинных серых ниток грубой скрутки.
– Я же тебе говорю: хватают мешки – и в котёл, – терпеливо объяснял Прохор.
– То есть как, – Толстый уставился на него, – что, прямо в мешках? Не открывая?
– Прямо в мешках, чтобы ни крошки еды не пропало. Потом уже в котле копьём мешок пырнут, он распорется.