Меня зовут Лю Юэцзинь - читать онлайн книгу. Автор: Лю Чжэньюнь cтр.№ 19

Однако искать вора в одиночку то же самое, что искать иголку в стоге сена. Тут только Лю Юэцзинь вспомнил про полицию и мигом побежал подавать заявление в участок. Там дежурил какой-то толстяк. Хотя день стоял нежаркий, тот обливался потом. Пока Лю Юэцзинь пересказывал суть дела, полицейский фиксировал необходимое. В украденной сумке Лю Юэцзиня лежало не так много вещей, зато логическая цепочка, которая их связывала, была чересчур уж длинной. В конце концов Лю Юэцзинь запутался, и дежурный потерял ход его мыслей. Он отложил ручку и стал просто слушать, ничего не записывая. Похоже, он уже сомневался в правдивости слов Лю Юэцзиня. Точнее сказать, он сомневался не в пропаже сумки, а в рассказе Лю Юэцзиня про свидетельство о разводе и долговую расписку. Полицейский демонстративно зевнул. Едва Лю Юэцзинь захотел еще что-то добавить, тот, завершив зевок, его остановил:

– Все понятно, ждите.

Но это полицейский мог ждать, а каково было ждать Лю Юэцзиню? Он встрепенулся:

– Я не могу ждать! Если он выбросит расписку, моя жизнь кончена!

Заметив взбудораженное состояние Лю Юэцзиня, полицейский, похоже, снова ему поверил. Но его вердикт остался тем же:

– У меня тут еще три дела об убийстве. Как думаешь, что важнее?

Лю Юэцзинь открыл было рот, но так ничего и не сказал. Покинув участок, он понял, что в полиции ему не помогут. И тут он вспомнил про Хань Шэнли. Ведь тот тоже промышлял мелкими кражами и был вхож в воровскую среду. Кто знает, может быть, Хань Шэнли и поможет ему быстро найти и вора, и сумку? По сравнению с полицией этот путь казался кратчайшим, поэтому Лю Юэцзинь направился к Хань Шэнли. Отметив, что Лю Юэцзинь явился к нему сам, Хань Шэнли решил, что его прошлая угроза, когда он заявился к нему с перевязанной головой, все-таки возымела свое действие, и тот пришел возвращать долг. Однако, выслушав историю о краже сумки, а также просьбу Лю Юэцзиня найти вора, Хань Шэнли разочаровался. Когда Лю Юэцзинь сказал, что в сумке лежали четыре тысячи сто юаней, Хань Шэнли и вовсе завелся:

– Ну ты, однако, идиот. Были деньги – подарил вору, нет чтобы мне возвратить. А теперь я тоже вынужден скрываться, как и твой вор.

Рассказав Хань Шэнли про свидетельство о разводе и расписку, Лю Юэцзинь думал, что тот поднимет его на смех, однако Хань Шэнли безо всяких ухмылок, но и без сочувствия, притопнул ногой и уставился на Лю Юэцзиня.

– Слушай, что ты за фрукт такой? Хитрец еще тот. Как ты с такими мозгами в поварах задержался? – Выдержав паузу, он добавил: – Где мне с тобой тягаться – ты, оказывается, намного ловчее меня.

Понимая, что Хань Шэнли перевернул все с ног на голову, Лю Юэцзинь стал его разубеждать:

– Шэнли, я и правда перед тобой виноват, но давай все обсудим, мне позарез нужна твоя помощь.

Тогда Хань Шэнли успокоился и принял деловой вид.

– Допустим, я найду твою сумку и верну тебе, что я получу взамен?

– Найдешь сумку – сразу получишь свои деньги.

Хань Шэнли требовал более четкого ответа:

– То есть сейчас мы говорим о возврате долга?

Лю Юэцзиня несколько бесило, что Хань Шэнли пользовался его сложным положением, однако, учитывая, что он сам пришел к нему на поклон, Лю Юэцзинь подумал и сказал:

– Если найдешь, получишь пять процентов от суммы, указанной в расписке.

Тогда Хань Шэнли красноречиво нарисовал в воздухе восьмерку. Аппетиты Хань Шэнли разозлили Лю Юэцзиня, но другого выхода у него не было, поэтому он пошел на очередную уступку:

– Дам тебе шесть процентов, только помоги.

– Слова следует подкрепить бумагой.

Пришлось Лю Юэцзиню, прямо как когда-то Ли Гэншэну, составить расписку для Хань Шэнли. В этой расписке указывалось, что в случае, если Хань Шэнли найдет сумку, то получит шесть процентов от шестидесяти тысячи юаней, что составляло три тысячи шестьсот. У Лю Юэцзиня снова сжалось сердце. Забрав расписку, Хань Шэнли перешел к допросу:

– Где у тебя украли сумку?

– В районе Храма облака милосердия, перед самой почтой.

Тут Хань Шэнли замер:

– Ай, ну и местечко же ты нашел!

– А что такое?

– Та территория мне не подчиняется. Два дня назад, когда я зашел на чужую зону, меня там избили и оштрафовали на двадцать тысяч. Воровские правила более суровы, чем закон.

Глядя, как уже готовая утка снова готова улететь, Лю Юэцзинь заволновался:

– Что же делать?

Хань Шэнли метнул на него взгляд и сказал:

– А что еще делать? Придется помочь тебе найти нужного человека.

Длиннолицему брату Цао, или Цао Ушану, уроженцу Таншаня ^[16] провинции Хэбэй, в этом году исполнялось сорок два. В Пекине Цао Ушан жил уже пять лет. Все это время он забивал уток на одном из рынков в восточном пригороде столицы. Он держал отнюдь не маленькую лавку в сорок с лишним квадратных метров, которая ранее служила автомойкой, благодаря чему о водопроводе Цао Ушану беспокоиться не пришлось. Существует много мест, где разводят уток: это и Таншань, и район озера Байяндянь, и пекинские пригороды Хуайжоу или Миюнь. Бизнес Цао Ушана начался с байяндяньских уток, потом под его ножом побывали и таншаньские, и хуайжоуские и миюньские утки, однако на вывеске его заведения красовалась неизменная надпись: «Утки с озера Байяндянь». Цао Ушан страдал одновременно и от трахомы, и от глаукомы, и от катаракты. Все, что находилось дальше десяти шагов, он воспринимал как в тумане. В общем, с глазами у него была практически та же беда, что и у дяди Лю Юэцзиня, Ню Дэцао, который работал тюремным поваром. Поэтому при первой встрече с Цао Ушаном Лю Юэцзинь проникся к нему родственными чувствами. Если бы Цао Ушан занимался только забоем уток и продажей утятины, то его продолжали бы звать Цао Ушан. Но поскольку за прошедшие пять лет он утвердился в роли главаря воров восточных пригородов Пекина, то из Цао Ушана он превратился в брата Цао. В воровских кругах его знали именно под таким прозвищем, а про Цао Ушана там никто и не слышал. Цао Ушан в жизни своей никогда ничего не своровал. А сейчас, даже если бы и захотел, у него это вряд ли вышло: все перед ним расплывалось – и люди, и предметы. Тем не менее этот изъян не мешал ему держать под контролем целую банду зрячих, ловких и шустрых воров. Утиная лавка брата Цао стала для них своего рода тренировочным лагерем и штаб-квартирой. Сам брат Цао дни напролет управлял своей лавкой, а управление воровским миром являлось для него, так сказать, занятием попутным. Пять лет назад, когда брат Цао только-только приехал в Пекин, он вообще не был вхож в этот мир. Но и Таншань производил своих воришек, а посему земляки брата Цао в минутку отдыха частенько забегали в его лавку пообщаться. Этот люд то и дело начинал грызться за свой куш и зоны влияния, и несколько раз брат Цао, не отрываясь от своего основного занятия, их мирил. Если намечалась кровопролитная бойня, брату Цао удавалось сгладить конфликт, и вместо войны снова устанавливался мир. Все воры уважали брата Цао, поэтому, едва в воздухе начинало пахнуть кровью, отправлялись за ним. Вот так совершенно неожиданно для себя брат Цао и превратился в главаря воров. Мало-помалу его вотчина разрасталась, тогда же начались междоусобицы между таншаньской группировкой и воровскими бандами из соседних провинций и городов. Однако те сражались в одиночку, как попало, за ними не стоял брат Цао. Сам брат Цао оказался превосходным стратегом, его слава бежала впереди него, так что когда после нескольких стычек территория влияния таншаньской группировки увеличилась, остальные воры всех мастей уже сами приходили к нему на поклон. Войско его становилось все крепче. Только тогда брат Цао открыл свое истинное лицо. Оказывается, проживая в Таншане, никаким забоем уток он не занимался. Он закончил педучилище и был образованным человеком. Сначала он преподавал в средней школе в пригороде Таншаня, но потом из-за своей трахомы, глаукомы и катаракты он перестал видеть доску, не говоря уже об учениках, и поэтому ушел на рынок торговать рыбой. Помимо толстолобиков, он продавал белых амуров и карасей. Брат Цао держал у себя хохлатую майну, которую целыми днями учил разговаривать. Брат Цао изъяснялся на таншаньском диалекте, и птичка его заговорила так же. Дома брат Цао научил майну многим вежливым фразам типа: «Милости просим», «Как жизнь?», «Желаю богатства» и так далее. Потом брат Цао стал брать ее с собой на рынок, и там среди разного сброда птичка нахваталась плохих слов типа: «Твою мать», «Не нарывайся», «Сдохни» и тому подобных. Эта птичка была очень сильно привязана к брату Цао, поэтому тот, уверенный, что она никуда не улетит, никогда не сажал ее в клетку, а отпускал свободно летать по своей рыбной лавке. Как-то раз брат Цао сам отправился за рыбой, а на рынке вместе с хохлатой майной оставил свою жену. На этом же рынке работал Лао Чжан, он торговал семечками и орехами. И вот его жена пришла в лавку брата Цао за рыбой. Ей чем-то не угодили весы, и в результате она поцапалась с женою брата Цао. Птичка, защищая свою хозяйку, возьми да заругайся: «Твою мать! Не нарывайся! Сдохни!» Разъяренная жена Лао Чжана подпрыгнула, чтобы схватить обидчицу, но та улетела, а жена Лао Чжана поскользнулась и угодила прямо в грязную жижу перед емкостью с рыбинами. Окончательно рассвирепев, она поднялась, схватила разделочную доску и расколошматила стеклянную емкость вдребезги, оставив толстолобиков, белых амуров и карасей трепыхаться на земле. Тогда уже и жена Лао Цао пришла в ярость. Она ринулась к жене Лао Чжана, повалила обратно в грязь и, оседлав, зарядила той несколько смачных оплеух. Как раз в эту секунду в лавку зашел сам Лао Чжан. Он тут же ухватил жену брата Цао за волосы и зарядил ей несколько пощечин в ответ. После этого он схватил сачок, поймал хохлатую майну и свернул ей шею. Тут на пороге показался и сам брат Цао. Он плевать хотел на разбитую емкость и на попавшую под раздачу жену. Но вот свернутая шея у его птахи привела его в бешенство. Он схватил бутылку водки и запульнул ее в Лао Чжана. Разумеется, он сделал это неосознанно, никого убивать он не собирался, но поскольку со зрением у него были проблемы, запущенная им бутылка угодила прямехонько в голову Лао Чжана. Тот грузно повалился на пол, из раны на голове хлынула кровь. Брат Цао решил, что убил человека. Воспользовавшись суматохой, он вместе с женой и детьми убежал с рынка, после чего той же ночью перебрался в Пекин, где позже в восточном пригороде открыл утиную лавку. Спустя месяц он узнал, что торговец семечками и орехами Лао Чжан не помер, а только потерял много крови. Тогда жена и дети брата Цао запросились обратно в Таншань. Сам же брат Цао, прожив в Пекине месяц, обвыкся, ему здесь понравилось, поэтому, отправив своих домочадцев в Таншань, он остался вести свой утиный бизнес. Ни о чем, кроме продажи уток, он тогда не помышлял, для него самого стало сюрпризом, что он вдруг превратился в главаря банды. Однако, примерив на себя новую роль, он в это дело втянулся. Когда зрение у брата Цао было нормальное, он очень много читал. Это занятие взращивало в нем великие устремления. Когда он прочитал «Исторические записки», ему хотелось походить на Чжан Ляна ^[17]; после прочтения «Троецарствия», ему казалось, что он схож с Кунмином ^[18]; прочитав «Речные заводи», ему казалось, что у него много общего с У Юном, который, кстати, тоже был деревенским учителем. Бывает, дочитает книжку, закроет ее и начнет вздыхать-печалиться, что не под той звездой родился, мол, образование получил, но сначала прозябал в школе, обучая никчемных шалопаев, а потом стал торговать рыбой. Ему и поговорить-то было не с кем, пришлось даже птичку завести. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Перебравшись в Пекин и устроившись на рынке, он вошел в банду воров, и у него наконец-то появилась возможность показать себя во всей красе. Конечно, тому, кто не родился в лихолетье, никогда не совершить по-настоящему великих деяний. В этом смысле брату Цао приходилось довольствоваться ролью главаря мелких воришек, чьей наживой становились деньги. Однако брата Цао привлекали не только деньги. Да, он имел тот же изъян, что и дядя Лю Юэцзиня, однако, в отличие от Ню Дэцао, знакомые которого относились к нему с неуважительным панибратством, брат Цао всегда ходил в окружении свиты, более того, рядом с ним постоянно находились желающие предупредительно подсказать дорогу. По вечерам, закончив торговлю, брат Цао подсаживался к своим молодцам поиграть в мацзян. Из-за плохого зрения ему каждый раз приходилось подносить костяшку к самым глазам. Играй он в любом другом месте и с другими людьми, его бы всегда торопили, а здесь, в своей компании, его не только не торопили, но еще и поддерживали словом: «Не торопись, брат Цао» или подсказывали: «У меня не хватает тройки, так что тройкой не бей». Таким уважительным отношением он, можно сказать, тоже был обязан птичке. Прошло время, буря утихла, и брат Цао снова завел себе хохлатую майну. А чтобы ее не испортить, брат Цао, выучив ее хорошим словам, залепил ей уши воском и посадил в клетку. Поэтому птичка была говорящая, но глухая. Завидев кого-нибудь, она всегда в знак приветствия произносила три фразы: «Договоримся», «Главное – мир» и «Всем нелегко». Когда-то в молодости брат Цао неплохо владел каллиграфией, в своей лавке он повсюду развесил парные надписи следующего содержания: «Свет пробивает темноту. Разум побеждает глупость». Никто из местных воришек не мог понять их смысл, поэтому никаких комментариев с их стороны, ни плохих, ни хороших не следовало, и надписи так и продолжали висеть.