По всему “Дому Намасте” развешены плакаты – в фойе при входе, в спа и в сувенирной лавке. ГРУППОВОЕ ЧТЕНИЕ: БХАГАВАДГИТА. СРЕДА 20:00. Кто все это делает? Это делает Пи. Пи все еще здесь. Кам, которая “уехала”, так и не вернулась. Оказывается, сестра Кам сидела в одном вагоне с Пи и Джеймсом, потому что живет на той же ветке, а они ее не заметили. Блюбелл бормочет над сгущенкой о предстоящем разводе. Кетки по-прежнему не разговаривает с Флёр. Но все равно это ведь здорово, когда рядом есть человек, который может взять часть организационных забот на себя. Почти как в старые добрые времена. Пи открыл интенсивный класс йоги для мужчин, и Флёр сначала отнеслась к этой затее скептически, но группа внезапно стала набираться. Записался тренер по теннису из Дила, хипстер с ярко-оранжевой бородой из Кентербери, двое триатлетов из Сэндвича, инструктор по фитнесу, а также двое очень гибких мужчин за шестьдесят, которые много лет занимались йогой у Флёр, но теперь пришли и сообщили ей, что предпочитают подход Пи, который находят “более интеллектуальным”.
Пи предложил Флёр заменить ее по всем направлениям (кроме “этого бреда с осознанным восприятием”), пока они со Скай будут в отъезде. И это, конечно же, невероятно щедро с его стороны, но тут Флёр видит сон, будто она возвращается из поездки и обнаруживает, что Пи сменил замки, выкрасил коттедж в желтый цвет и отправил в Канзас. Понятно, что это бредовая хрень, как и все сны, однако: а что, если Пи и в самом деле завладеет “Домом Намасте”? Он уже сейчас обращается с Блюбелл и Кетки как хозяин. Что, если он оттеснит Флёр? Формально бизнес будет принадлежать ей, но всем ведь известно: никто ничем не владеет, все держится лишь на невидимых нитях силы личности. Флёр каждый вечер прикасается к ладанному дереву, делится с ним энергией и обычно чувствует, что дерево эту энергию берет – как старик, который принимает предложенное тобою место в вагоне метро. Но последние два вечера оно предложило ей взамен немного своей энергии. Что бы это значило?
Во время медитации мысли Флёр похожи на проплывающие мимо облака, за которыми она должна наблюдать безо всякой привязанности, или на кружащиеся над головой пузыри, которые должны лопаться по ее воле. В последнее время и облака, и пузыри стали недобрыми. Например, много среди них мыслей о том, что, наверное, проще любить миллионершу, которой Флёр теперь стала. Или о том, что, завладев “Домом Намасте”, она не хочет им ни с кем делиться. Это же надо, какая эгоистичная стерва! А главная проблема – в том, что больше всего ей не хочется делиться “Домом Намасте” с человеком, которого она как бы любит.
Ей хотелось бы поделиться им с человеком, которого она любит по-настоящему, и…
Хлоп-хлоп-хлоп, лопаются мысленные пузыри.
Внешние гебридские острова
Июнь, 1999
Мой дорогой Чарли,
Я знаю, ты обвинишь меня в трусости из-за того, что я не сказала тебе этого лично, и особенно – из-за того, что не сказала тебе этого лично многие месяцы назад, ну да что уж теперь, скажу тебе об этом сейчас. В общем, вот. Я лежу в больничной палате и держу на руках свою красавицу дочь и должна сообщить тебе, что она и твоя дочь тоже. Я не планировала ничего такого, но у меня сейчас на руках НАША с тобой красавица дочь. Откуда я это знаю? Да ты сам поймешь, когда увидишь ее. Я-то знала об этом еще до ее рождения, в основном из-за сроков. Мне хотелось бы написать, что нам просто не повезло (ведь это же надо, всего один раз – и нá тебе!), но, честно говоря, Чарли, она такая красивая, что ты сразу поймешь: это никакое не невезение, а большая удача, и простишь себя за то, что мы сделали, точно так же, как и я простила себя. Джеймс знает и готов растить ее как свою. Он говорит, что уже сейчас любит ее как родную. Она пускай считает его отцом, по крайней мере, первое время. Я надеюсь, ты согласишься с тем, что мы не можем поступить иначе. Он предлагал не говорить тебе правды (так что можешь представить себе, в каком он теперь состоянии), но я так не могу, мне важно было рассказать тебе. Как ты поступишь с Чарлин? Ты ведь женат совсем недавно, не думаю, что стоит подвергать риску ваши отношения. Возможно, ты согласишься стать просто любимым дядюшкой Чарли? А может, больше не захочешь со мной разговаривать. Так или иначе, еще я хотела сообщить тебе, что назвала ее Холли. Ты знаешь стихотворение Эмилии Бронте “Любовь и дружба”?
Роза дикая – любовь;
Падуб – дружба вековая.
С цветами одна, в темных листьях – другой,
Но кто из них не увядает?
Это только начало, там есть продолжение. В общем, я хотела бы, чтобы девочка стала ознаменованием нашей долгой и крепкой (я надеюсь) дружбы. Возможно, дитя, рожденное не от любви, а от дружбы (пусть даже в очень страстный момент этой дружбы), будет наделено особыми талантами. Мне хотелось бы в это верить. Как ты понимаешь, Джеймс не сразу сможет принять то, что произошло между мной и тобой. Но как только ураган стихнет, приезжай и познакомься со своей дочкой.
Твой любящий друг,
Бриония
Ну вот кому пришло в голову посадить Флёр Медоуз и Скай Тернер у аварийного выхода? Нет, ну правда? Вы только взгляните на них! Посмотрите на их глаза. На губы. Вообще-то, если бы понадобилось, они обе сумели бы аккуратно накрасить губы даже в ускорителе заряженных частиц в ЦЕРНе: Скай – благодаря большому опыту в этом деле, а Флёр – потому что для нее это очень важно, хотя она сама не понимает… Но дело вот в чем: никто не красит губы во время перелета из Глазго в Сторноуэй. Зачем помада, если приземляешься в Сторноуэй? И кто вообще пустил на борт этих двух надравшихся чудовищ с накрашенными губами и собранными в конский хвост волосами? Ведь они уже в Глазго начали дурачиться, согнулись пополам от хохота, когда увидели самолет, на котором полетят, и кричали, что это не самолет, а недоразумение, игрушка, “скукоженный кукольный самолетик, надо было сделать из него брелочек”.
Но вот они – сидят. Флёр – у окна или, если точнее, у двери. Скай – рядом с ней, выставила в проход между рядами свою нелепо острую туфлю на шпильке. На обеих – огромные солнцезащитные очки. Обе выглядят, как победительницы конкурса “Кто нацепит на себя больше вещей за одну минуту”. Прочитали ли они инструкции по безопасности, как их просили? Ну, типа. По крайней мере, Флёр честно попыталась. Там нарисован человек, на которого напала красная стрела, решившая во что бы то ни стало заставить его выпрыгнуть из самолета. Вообще страшноватая картинка. Но, признаться, гораздо интереснее сейчас смотреть на то, как один черный пластмассовый пропеллер вроде бы уже вращается, а второй определенно сломан, и вся эта штуковина все больше напоминает детскую игрушку – кажется, логичнее было бы запустить ее в ванну, чем пытаться на ней куда-нибудь улететь.
Самолет до того маленький, что здесь только одна стюардесса, она же – член экипажа и все остальное, и еще парень с усами, который отвечает за полет. Его зовут Дэйв, а ее – Мэгги. Флёр пересчитывает кресла в салоне: их тридцать шесть. Как такое вообще может взлететь, ну правда? Да к тому же всего с одним пропеллером? А вдруг она по оплошности откроет аварийный выход прямо посреди полета? Вдруг что-нибудь взбредет ей в голову, и она сама не заметит, как откроет дверцу и ВСЕХ ТУТ УБЬЕТ? Самолет выруливает на взлетную полосу. В Хитроу они видели ястреба – тот охотился над лоскутом травы прямо рядом с полосой, на которой самолеты ждут очереди на взлет. А здесь – горы, ну ладно, холмы, и куча самых разных местечек, где ястребам раздолье. И вот – слава Богу – второй пропеллер тоже завертелся. А теперь еще и двигатель заработал, на удивление громкий, так что…