— Пойдем, потанцуем, — пригласила она.
Я поднялся и обнял ее; под медленную музыку мы начали кружиться, тоже очень медленно. Наши тела сначала робко прикасались друг к другу, потом все смелее и наконец крепко прижались. Анжела танцевала, обхватив руками мою шею, закрыв глаза и слегка приоткрыв рот. Мы кружились и поворачивались, а за первой песней последовала вторая: «Мужчина, которого я люблю».
— Мужчина, которого я люблю — это ты, — шепнула мне на ухо Анжела.
И тут вдруг случилось чудо. Я почувствовал, что кровь заструилась по телу, что я был готов любить Анжелу, так любить, как мне уже столько дней рисовалось в мечтах. Кровь стучала и билась там и в голове. Я хотел было рывком потянуть Анжелу в спальню, но она тихонько сказала:
— Не торопись, Роберт, пожалуйста, сейчас надо совсем медленно.
Танцуя, мы перешли из гостиной в спальню и буквально не разнимая рук вместе повалились на кровать. И я вновь ощутил себя молодым мужчиной, каким не был уже двадцать, а то и все двадцать пять лет. На этот раз мы не стали тратить время на любовные ласки, на этот раз мы сразу слились воедино.
Когда я проник в нее, из Анжелы, тоненькой и хрупкой, как юная девочка, вдруг вырвался крик, — не знаю, может, она просто задохнулась. Ибо тут кровь, шумевшая в моей голове, вдруг начала греметь, и перед глазами завертелись красные вихри и смерчи, и наши тела двигались вместе, они стали единым телом, единым стремлением к любви и ее свершениям.
Как бы само собой мы одновременно достигли оргазма. Мы не говорили. Мы любили друг друга глазами, руками, каждой порой, каждой жилочкой наших тел, слившихся воедино. Я не отпустил Анжелу. Сладкое безумие продолжалось, на этот раз длилось дольше, чем всегда. Ногти Анжелы несколько раз вонзались в мою спину, она даже укусила мою руку, потом мы вновь одновременно почувствовали конец. Я уже не молод. Такого со мной никогда еще не случалось. Я остался с ней, и на этот раз наш экстаз длился долго, очень долго, а из гостиной доносилась мелодия «Рапсодии в голубизне». Когда мы наконец в третий раз одновременно ощутили оргазм, Анжела тихонько вскрикнула. Какое-то время я еще не разжимал объятий, потом осторожно отодвинулся, и мы лежали рядом и смотрели в потолок, а музыка Гершвина все еще звучала. Анжела зажгла сигарету, передала ее мне, а себе зажгла другую, и мы лежали и курили. Она ощупью нашла мою руку, я взял ее руку в свою, и мы молча лежали и слушали музыку Джорджа Гершвина.
Позже, не знаю в котором часу, в дверь позвонили. Анжела накинула халатик и выбежала из спальни. Я слышал, как она с кем-то поговорила. Потом вернулась, держа букет роз «соня». Была суббота, а я поручил цветочному магазину «Флореаль» каждую субботу в одно и то же время посылать Анжеле тридцать роз: ведь мы познакомились с ней именно в субботу.
В начале этого повествования я написал, что оно должно стать своего рода страхованием жизни для Анжелы и что поэтому я обязательно должен его закончить с Божьей помощью. Это не вопрос умения. Ради Анжелы я могу все. Это всего лишь вопрос времени. Я описываю здесь правдиво и точно все, что мне довелось пережить, все и обо всем. Не стану описывать лишь одно: что Анжела явилась для меня величайшим переживанием и в эротическом смысле, какого у меня никогда не было. Это наша тайна, и пусть ею и остается. Мне показалось бы предательством по отношению к Анжеле, если бы я предал гласности наши самые интимные отношения, если бы описал, что именно мы делали в такой-то день, в такую-то ночь и потом еще много-много раз. Скажу лишь одно: она умела любить, как никакая другая женщина любить не может. Я и понятия не имел, что женщина вообще может так любить. Она была просто чудо. Мое чудо. Чудо и счастье и любовь и смысл моей жизни.
Проигрыватель все еще крутился, и уже в третий раз звучала последняя пластинка, когда я встал с анжелиной кровати.
— Ты куда?
— Я сейчас вернусь.
Я пошел в ванную и вынул из кармана моей куртки бриллиантовые серьги, которые я купил для Анжелы и которые она мне вернула. С серьгами в руках я подошел к кровати, на которой она лежала, радостно улыбаясь. Она увидела, что я принес. Я вопросительно взглянул на нее. Она кивнула. Тогда я протянул ей серьги, и она просунула их в уши. Мы вместе двинулись в ванную. Но и в ванне она не сняла сережки. У нее был такой вид, словно на ней вечернее платье из белой пены. Анжела накинула махровый халатик, я — пижаму, потом она достала бутылку шампанского со льда, мы вышли на террасу, уселись в кресло-качалку и стали смотреть вниз на море и город, медленно прихлебывая шампанское и пуская сигаретный дым. Наступил вечер. Краски земли и неба менялись с каждой минутой, и опять появились глухо рокочущие лайнеры, взлетавшие или садившиеся в Ницце, и на серовато-водянистом небе внезапно вспыхнули первые звезды.
— Ты для меня все, — сказал я.
— И ты для меня все, — эхом откликнулась она и поцеловала мою ладонь. Бриллианты в ее ушах засверкали.
Так мы сидели долго-долго, не говоря ни слова, только глядели друг на друга и целовались без конца. Очень нежно целовались в этот вечерний час.
— А теперь я есть хочу, — внезапно сказала Анжела, когда вечерние тени начали сгущаться. — Пошли со мной в кухню, любимый. — Мы побежали в кухню, как дети, и я опять — спустя столько времени — сел на низенькую скамеечку и смотрел, как Анжела хозяйничает у плиты. Она зажарила бифштексы, заготовленные заранее, и сделала салат. Я не мог оторвать от нее восхищенных глаз.
Все, о чем я мечтал, на что надеялся — все это теперь у меня было.
— Скоро начнут передавать «Новости», — сказала Анжела и включила «Сони» в кухне и большой телевизор в гостиной. Потом она вернулась в кухню и подошла к столу у окна, чтобы приготовить салат. При этом слегка прикоснулась ко мне. В следующую секунду она схватила меня и потащила в спальню, а там сбросила свой халатик, стащила с меня пижаму и прошептала как безумная: «Иди ко мне… Сейчас…»
И вот мы опять занялись любовью, задыхаясь от страсти и желания, ослепленные и обожженные этим пламенем. Потом, совершенно обессилевшие, лежали рядом, и Анжела сказала:
— Я совсем обезумела, да?
— Ты любима, — сказал я, — и ты сделала меня счастливейшим человеком на свете.
— А ты меня — счастливейшей женщиной на свете, — сказала она. — Боже, мои бифштексы!
55
Бифштексы сгорели.
Мы сидели в гостиной за наскоро накрытым столом, ели салат и очень много холодного мяса и длинные батоны белого хлеба, запивая все это «Розе». Первые новости по телевидению мы тоже пропустили. Анжела выключила звук у большого телевизора. После ужина я помог ей отнести все на кухню, и Анжела заметила, что бутылка шампанского нам сейчас бы тоже не помешала. Мы пили медленно, смакуя каждый глоток, и я рассказал Анжеле о своей работе, а она сообщила мне, что в Каннах у всех на устах гибель Хельмана и убийство Килвуда. Хотя город кишмя кишит полицейскими и высокими чинами из разных министерств, но делается все, чтобы спустить это дело на тормозах. Люди, с которыми она познакомила меня в доме Трабо, еще не разъехались. Анжела сказала, что слышала, будто они все по отдельности или вместе очень часто встречались с исполнительным директором банка Хельмана. Сама же Анжела за это время получила новые заказы. Мы с ней пошли в мастерскую, и она с гордостью показала мне, как прилежно она трудилась.