Я живу в этом теле - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 65

Постепенно громкая музыка, темное пиво в желудке, орешки – все начало погружаться в особую атмосферу легкого опьянения, когда все легко, просто и бездумно. Это называлось балдеть, расслабляться, я и раньше, будучи всего лишь человеком, всегда презирал такое времяпрепровождение, я-де хомо действующий, но сейчас ощутил, насколько мне приятно, хорошо, защищенно, когда все тело отяжелело, а мир стал теплее.

Юлиан не поддался мелочной жадности «совка»: не застеклил балкон, увеличивая площадь квартирки, так что во всю ширь видно синее небо с причудливым облачком, далекая крыша здания завода «Кросна» с множеством параболических антенн, снизу доносятся гудки автомобилей, шуршание шин троллейбусов, что странным образом проникают в атмосферу скороговорки диктора телевидения и милых сердцу мелодий из другой комнаты.

– Ты еще не устал от цивилизации? – заметил я лениво. – Только что радиоточки не хватает!

Он с усмешкой указал на огромные наушники с вмонтированными микрофонами. От них тянулся проводок к радиоприемнику размером со спичечный коробок.

– Съел?

Я рассмеялся:

– Зачем тебе столько?

Он отмахнулся беспечно:

– Нравится.

– Нет, серьезно, – настаивал я. – Как я помню, ты в первые месяцы, вернувшись из тайги, даже засыпал под включенный телевизор.

– Под магнитофон, – поправил он. – Под телевизор нельзя, он противно пикает в конце передач. А магнитофон, когда пленка кончится, просто выключается.

Я поразился:

– Здорово же тебя тоска по этому шуму тряхнула! Неужто так соскучился в том белом безмолвии? Или зеленом, ведь ты ж не выходил из тайги?

– Пять лет, – ответил он.

Что-то в его голосе прозвучало странное, словно пришло не из этого уютного мира, где хорошая музыка, хоть и многовато ее, где тепло, а холодное пиво приятно обжигает горло.

– Это не так уж и много, – заметил я. – Вот наш декан, говорят, двадцать лет ходил в экспедиции.

– Кому как, – ответил он. Рука его замерла на полпути, потом он с усилием сделал глоток, повторил осевшим голосом: – Кому как.

Глаза его смотрели поверх моего плеча, но я чувствовал, что он не видит ни стены, ни шумной нелепой Москвы, а зрит нечто большое и страшное. Лицо застыло и вытянулось, а румяные щеки побледнели и на глазах запали, как у аскетирующего монаха. Скулы выступили резче.

– Что ты там видел? – спросил я осторожно.

Сердце мое начало колотиться учащенно. Я ощутил странное стеснение в груди, горло сжали незримые пальцы, словно не хотели, чтобы я задал второй вопрос, что уже вертелся на языке.

Он вздрогнул, медленно обратил взор на меня. В глазах был ужас, меня словно по голому телу осыпали снегом. Его рука метнулась к третьей бутылке, жадно сорвала крышку, запрокинула вверх дном, бледные губы ловили темную пенистую струю, я застыл, смотрел, боясь шелохнуться.

Дальше мы пили некоторое время молча. По экрану метались цветные тени, на дисплее компа крутился новенький боевик с DVD, панель магнитофона озарялась зелеными огоньками, хай-фай, чистейший звук, только цифровая запись, но я уже не понимал, откуда идет звук, мне стадо слонов еще в детстве оттоптало уши…

Шесть пол-литровых бутылок пива, два пакета соленых орешков расквасили Юлиана, как медузу на берегу. Мой мозг превратился в застывающий студень и работал едва-едва на треть. Даже слова выходили скомканные, вялые, нехотя, будто и они пытались свернуться клубочком где-нибудь в глотке и захрапеть.

– Ты знаешь, – проговорил он вяло, – все это херня насчет трудностей кочевой жизни… Мол, в палатках нет удобств, горячей ванны, электрического света… Ну и что? Зато есть костер, непуганая дичь, что подходит прямо к палатке, и на отстрел никаких тебе лицензий! Я стрелял там кабанов, изюбрей, даже медведей. А уж кабаргу, глухарей и всякую мелочь…. ну, тетеревов, рябчиков… Наоборот, жизнь намного легче, чем в Москве. В столице надо вкалывать каждый день с девяти до шести, а здесь разве что разок в неделю выйдешь, сделаешь замеры, а потом рыбку ловишь, ягоды да грибы собираешь, не снимая карабина с плеча… Никто не достает, чтобы брился каждый день. Рай!

Я молчал, но сердце билось учащенно. Даже в его забалдевших глазах, в его оплывшей, как воск под горячим солнцем, фигуре прячется тот черный ужас, который не дает ему все еще расслабиться так, как умеют беспечные подростки.

– Но ты бросил там все, – сказал я осторожно, видя, что он говорить не хочет. – Говорят, ты не стал даже получать документы в экспедиции…. Тебе прислали их через полгода по почте. Верно?

– Было такое, – ответил он ломким, как промерзшая ветка, голосом.

– Кто-то брякнул, что ты испугался таежных трудностей, – заметил я коварно, – не выдержал, сбежал…

Он вытащил из холодильника еще по две бутылки, открыл, дергая краем жестяной крышки об угол стола, хотя изящная импортная открывашка лежала рядом. Пиво пенной шапкой полезло через край, он жадно припал к горлышку.

Я смотрел, как ходит его кадык, пальцы слегка вздрагивают, как Юлиан глотает с непонятной торопливостью. Но ведь пиво никто не отнимает, в холодильнике еще запас, не считая ящика на балконе…

– Испугался, – сказал он хрипло. – Представь себе.

Я отшатнулся в удивлении:

– Ты?

– А что я? Я тоже человек.

Он загреб орешков целую горсть, бросил в рот. Челюсти мощно задвигались, послышался хруст, треск. Глаза его были неспокойными. Он метнул взгляд на экран телевизора. Мне почему-то показалось, что хочет звук усилить еще больше.

– Чего ты испугался?

– Не медведей, – буркнул он. – И не отсутствия горячей воды. Я, если хочешь знать, родился и жил в так называемом частном секторе. У нас горячей воды отродясь не было! Но в тайге ни газет, ни телевизора, ни магнитофонов… Понимаешь?

– Нет, – признался я честно. – Ну и что? Все мечтают уехать на дачу, подальше от городской суеты…

– На выходные, – передразнил он с неожиданной злостью. – На субботу и воскресенье! Редко кто весь отпуск там сидит… А кто и сидит, сколько того отпуска? А я сидел в тайге пять лет! Не все время, конечно, без газет: часто приходилось работать с отрядами, суета, то да се, но бывало и так, что месяцами живешь как бирюк, как волк-одиночка. В первые дни еще по привычке жил, как все живут… Понимаешь, это очень важно – жить, как все. Это даже называется «жить, как все люди». Только это почему-то не ругательство, как должно бы быть на самом деле, а похвала. Представляешь?..

Я пожал плечами:

– Со временем многие значения слов меняются. Вот, к примеру, «лихой парень» говорится теперь в похвалу. А раньше слово «лихой» означало только плохое, ибо лихо есть лихо.