Я живу в этом теле - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 63

Он пил торопливо, отшатывался, облизывал обожженные губы. Я видел, что ему хочется уйти, но и не может оставить кофе недопитым: при его пристрастии к этому наркотику будет выглядеть странно, а я тоже молчал, придавленный, как бревном. Самый сладкий и лживый сон не о плоской Земле, а о вечной жизни. Все равно сон, даже если пытаются подменить средневековые пытки в аду и котлы с кипящей смолой… э-э… рассказами якобы побывавших в клинической смерти, ну, о трубе из света, жизни после смерти… Лучше уж тупо ходить в церковь или даже просто верить в Бога, благоразумно не вдаваясь в подробности.

Гена торопливо допил кофе, быстро попрощался и ушел, даже не перевернув чашку, чтобы привычно погадать на кофейной гуще.

Когда понадобилось заглянуть в справочники, я безуспешно порыскал по чересчур еще молодому Интернету, а затем

привычно обратился к книжным полкам, как обращался всегда.

Но сейчас я видел совсем не то, что замечал раньше. На деревянных полках в два ряда тяжелые громоздкие книги. Хранилища информации, Древние египтяне писали на глиняных табличках, самые важные законы – на медных. На чем только не писали, пока не остановились на бумаге! Но со времен Гутенберга ничто не изменилось. Разве что с помощью компьютеров тиражи изготавливают быстрее, но это все те же книги, что и при Иване Грозном.

Ну почему, почему меня забросило так далеко в глубь времен? Понятно же, что вот-вот эти книги отойдут в прошлое, как отойдет, к примеру, профессия писателей, но об этом надо помалкивать. Хотя уже вроде бы не сжигают на кострах, но попасть в сумасшедший дом или даже прослыть чересчур оригинально мыслящим, что здесь синоним дурака, тоже не хочется. Не стоит даже напоминать, что всего пятьдесят лет назад не верили, что трамваи вытеснят извозчиков. То извозчики, а то писатели! То производство кнутов, рессор для бричек, хлыстов, а то производство книг! Хотя уже сейчас начали печатать книги не на бумаге, а переносить на сидюки, зипы, джазы, дэвэдэки.

Мой комп разогревается, как маленькая кузница, энергию жрет как электрическая свинья, капризен, маломощен, но это уже росток следующего мира. Меня же забросило зачем-то в такое прошлое, когда эта диковинка не по карману среднему покупателю, к тому же до икоты пугает сложностью.

Это поколение присутствует при умирании книги. Ну и что? Она жила долго. Но еще дольше жили повозки с лошадьми, десятки тысяч лет во всех странах выделывали хомуты, оглобли, конскую упряжь, седла, уздечки, кнуты… Им на смену пришли автомобили. И ничего, вроде бы ропота не слышно. О конях вспоминают в кино, сказках, легендах.

То же самое и с книгами. Они прожили долгую жизнь и сделали неизмеримо много для человечества. Но туп тот, кто говорит о вечной жизни книги. Не менее туп, чем тот, кто был уверен, что на смену повозкам и каретам не придут автомобили. А на смену книгам придут дэвэдэки, а затем что-то неизбежное еще и еще, о чем сейчас нелепо даже говорить, ибо можем отталкиваться только от сегодняшних представлений.

Но только я никогда уже не узнаю. И не увижу того мира. Никогда. Навечно.

А этот… Этот по-дикарски разделен, но к единству движется чересчур быстро. Здесь вот-вот на всей планете воцарится один строй, одна власть, одни идеи. На беду, наихудшие идеи, наихудшая власть. Потерпели катастрофу попытки чересчур быстро привести человечество на более высокую ступень: религиозные учения, коммунизм, идеи братства и равенства… Утвердился жестокий и жадный принцип животного: хватай и используй. И все оправданно.

Конечно, идеальный вариант: когда не знаешь, по какой дороге идти, отправить по всем дорогам мелкие отряды. То есть один народ строит коммунизм, другой – исламское государство, третий ищет слияния с природой, четвертый исповедует технократию… Увы, разумное начало никогда не доминировало в этом народе. Здесь всяк стремится перекричать соседа и заставить его идти следом.

Ладно, вряд ли меня прислали в этот мир по такому пустяку, важному только для этих существ. Я наверняка послан открыть нечто действительно важное…

Я ощутил, что снова думаю о себе как о некоем посланце Высшего Разума. И даже чувствую себя им. Правда, уже не прямым представителем инозвездной цивилизации – это слишком примитивно, а посланцем Высшего Разума, воплотившимся в теле этого существа. Возникшим в теле человека. Высшего Разума, который вообще возник только в этом уголке Вселенной, только в этом живом комочке протоплазмы.

Позвонила и зашла соседка с этажа ниже, Любаша. По случаю соседскости она явилась в халате на голое тело и в домашних шлепанцах. Халатик распахивался, открывая довольно крупную, но сильно обвисшую грудь.

– Привет, привет. Твоя еще не приехала? – спросила она с порога.

– Еще с недельку поездит, – сообщил я. – А что?

– Да так, – ответила она независимо. – Просто я не очень-то одобряю эти свободные… э-э… свободные отношения.

– Тю на тебя, – удивился я. – Во-первых, мы с Леной расстались уже несколько лет назад. Так что свободные ни при чем. Во-вторых, ты вроде бы вообще увлекалась чем-то там однополым.

Она поморщилась, негодующе фыркнула:

– Можно подумать, что ты никогда… ни разу!.. не поинтересовался. Так что насчет увлеченности не перегибай. Творец или природа не зря разделили первую амебу пополам! А может, и зря, не мне судить. Но раз уж разделили на самцов и самок, то я и чувствую себя самочкой, которую по-настоящему тянет только к самцам. Здоровым, половозрелым. Ты половозрелый?

Халат распахнулся шире, теперь на виду были обе груди. Широкие коричневые кружки с тупыми длинными кончиками смотрели вниз, но в каждой железе поместилось бы по литровой банке молока.

– Проверь, – сказал мой разумоноситель, мгновенно ощетиниваясь.

Она плотоядно окинула меня взглядом с головы до ног.

– Да, этого не упущу… Не сейчас, а при случае, конечно. Но у меня к тебе еще одно дело. Мы ведь еще и друзья, не так ли?

– Ладно, раздевайся, – ответил я.

Она прошла на кухню, деловито пересыпала кофе из банки в мельничку, порезала колбасу на бутерброды, даже не улыбнулась:

– Тебе после коитуса всегда есть хочется. Но сил уже нет приготовить, верно?.. Ты помнишь Юлиана Измашкина?

– Твоего двоюродного брата? – удивился я. – Мы с ним даже дружили.

– Когда виделся с ним последний раз?

– Ну, лет пять-шесть назад.

Она красиво раскладывала по широкой тарелке мелкие, как пельмени, бутербродики, движения становились все замедленнее, а лицо вытягивалось. Всегда смеющиеся глаза стали озабоченными.

– Знаешь… у меня к тебе просьба.

– Если только для этого не надо ехать на другой конец города, – ответил я. – Ты же знаешь, Москва – это половина Франции. Или не половина, но все равно не Пермь.