Девочка в красном пальто - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Хэмер cтр.№ 49

– Додошка, не плачь, не надо, – прошу я.

– Дитя мое, ты права, какое нелепое зрелище я собой представляю. – Он вытирает лицо ладонями.

Я кладу свою руку на его.

– Ты просто скучаешь по ней, вот и все. Я тоже скучаю, – говорит дедушка.

И хотя он страдает, мне приятно узнать, что он тоже скучает.

ДЕНЬ СТО ВОСЬМИДЕСЯТЫЙ

Я купила учебники в букинистическом магазине.

Учебники по биологии. Я стряхнула пыль с зеленых обложек и отнесла стопку к деревянному прилавку, за которым стоит старик. В магазине мы вдвоем – он не может похвастаться наплывом покупателей.

– Все берете? – спросил он.

– Да, пожалуйста.

Я открыла книжку, которая лежит сверху. Она издана в 1969 году.

– Постойте-ка… – сказала я, но потом улыбнулась: – Впрочем, вряд ли информация устарела. Человеческое тело – оно ведь не сильно изменилось с тех пор, правда?

Это была задача, которую я поставила перед собой. Круг «мелких дел», о которых я говорила Крэгу, расширяется. Теперь я скажу ему: «Мелкие дела для других людей».

У меня возникла идея: может, выучиться на медсестру? Может, «дела для других людей» станут моим спасением? Все говорили, что пока рано об этом думать, и это правда, но я все же купила книги. Я постараюсь положить конец рысканью и займусь биологией, если смогу сосредоточиться. Расследование, которое ведет полиция, продвигается вяло, и кто знает, пойдет ли оно когда-нибудь активнее.

Изучение человеческого тела помогало в какой-то степени: «Позвоночный столб – основная часть осевого скелета человека. Состоит из 33–34 позвонков, соединенных между собой хрящами, суставами и связками. Глазное яблоко состоит из ядра, образованного тремя оболочками… мышечные сокращения бывают произвольными (управляемыми волей) и непроизвольными (автоматическими или рефлекторными)».

Иногда мне казалось, что я приближаюсь к тайне человеческого существа: глаза, руки, ноги, желудок, ногти. Как будто Кармел не исчезла, но распалась на фрагменты. Как будто после взрыва образовалось множество частиц, крошечных осколков, и я должна понять, как их собрать, чтобы снова получить единое целое. Я ощущала ее плоть под своими пальцами. Крутой завиток волос. Косточка на лодыжке – ободранная и торчащая. Тем временем карта, которую я составила, пополнялась. Откуда-то всплывало то или иное имя, я даже не задумывалась об этом – наверное, какие-то позабытые знакомые, – просто шла в ее комнату и вписывала. Пришлось даже приклеить два новых листа, чтобы уместить расширяющуюся сеть. Я продолжала составлять эту карту, хотя уже сама не понимала, какой от нее может быть толк, какую подсказку она сможет мне дать.

Случались хорошие дни, когда выпадали минуты покоя. Но бывали и плохие, когда мне хотелось наложить на себя руки, хотя я понимала, что обязана оставаться живой и здоровой. Что обязана жить, несмотря ни на что. Я отпускала мысли на свободу. В голове проносились разные картины. Бензопила перепиливает мой позвоночник пополам. Голова раскалывается от удара о стену, кровь стекает дорожкой по стене, собирается в лужу на полу. Я разбиваю окно, прижимаю запястья к острому краю стекла, и еще раз, и еще. Эти картины приносили мне облегчение. Но я понимала, что нельзя это цветное кино смотреть слишком долго.

Нужно сохранить рассудок.

Мелкие дела. В ящик перед входной дверью я высадила луковицы тюльпанов для следующей весны.

– Очень славно, – сказала мне мама, придя из магазина. В каждой руке она держала по пакету из универсама «Уэйтроуз».

Теперь родители часто навещали меня. Мама готовила на кухне, папа возился в саду. Мы как будто вернулись в прошлое, назад, в те времена, когда нас было только трое. Мама, папа и Бет. Родители также оплачивали мои счета, потому что вернуться на работу я пока была не в состоянии.

– Очень славно. Сейчас я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Что-нибудь легкое, для поддержания сил. Мы должны жить дальше, дорогая.

Мы и жили.

«Сердце – фиброзно-мышечный полый орган в форме перевернутой груши, подразделяется на четыре камеры…»

Следующей весной, подумала я, исполнится ровно год.

Возле белой деревянной церкви дедушкина лучистая энергия возвращается к нему, но на этот раз она не рассеивается в разные стороны. Она собрана в один пучок света.

– Там, внутри, хватит места всем. Там, внутри, вы обретете покой.

Он напоминает мне зазывал перед цирком, которые приглашают прохожих на представление.

Когда я училась в школе, мы ходили в одну старую церковь на праздник урожая. Видели там могильный камень, на котором было написано «Элиза». Элиза умерла, когда ей было всего пять лет и шесть месяцев. Но эта церковь недавно выкрашена белой краской, стоит на вершине холма, и ее хорошо видно посреди желтых полей, потому что других холмов тут нет.

Дедушка выстроил нас в ряд перед входом.

Женщина в темно-розовой шляпе кричит дедушке:

– Здравствуйте! – И еще: – Какой прекрасный, прекрасный день!

Когда она говорит, цветы на ее шляпе наклоняются на своих проволочках в нашу сторону, как будто они тоже хотят поговорить. Она продолжает:

– Какая благая весть! Какое счастье, что вы решились проделать такой дальний путь и добрались до нас.

Дедушка берет ее руку и прижимает к своей груди.

Он волнуется, что люди не соберутся. Мы пришли рано, но его знакомый по имени Билл уже стоит там и курит, и дым поднимается в воздух прямой струйкой. Время идет, больше никого не видно, и дедушка спрашивает Билла, все ли листовки он раздал, а мужчина говорит – да, все, не волнуйтесь.

И вот на другом конце поля, вдалеке, показываются люди, фигурки совсем крошечные из-за большого расстояния, с каждым ударом колокола – «бом, бом, бом» – разносится с крыши – они приближаются, как будто змеи сползаются к обеду по сигналу. Когда люди приблизились, я вижу, что некоторые на инвалидных креслах, некоторые опираются на палки. Кое-кто поет.

– Дева Мария, о Дева Мария! – говорит дедушка женщине в шляпке таким голосом, словно вот-вот заплачет. Я надеюсь, что он все-таки удержится.

Эти люди приближаются к нам с таким видом, словно мы какие-то особенные, и я не знаю, чего от них ждать.

Муж женщины в шляпке выходит вперед, и я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать: из глаза у него свисает огромное яйцо, наполненное каким-то желе.

– Пастор Пэйтрон. – Он ни за что не хочет отойти от дедушки. – Мы безумно, безумно рады, что вы приехали к нам, поверьте.

Видно, как трудно ему говорить. Яйцо закрывает одну сторону рта, и он со свистом выдавливает слова через щелочку с другой стороны. Отвращение, которое вызвал у меня его глаз, когда я подумала, что это мешок со слизью, проходит, мне просто жалко его, и все. Когда они с женой проходят в церковь, цветы у нее на шляпке покачиваются.