Крузо - читать онлайн книгу. Автор: Лутц Зайлер cтр.№ 77

До ночи они сидели возле стойки, а потом, завернувшись в стеганые одеяла, – на террасе. Погода испортилась. Ночи напролет гудел туманный горн. Маяк кружил как будто бы быстрее, а рождественская сосна шевелила окоченевшими сучьями, словно стремилась выразить закованное в них отчаяние. При каждом шорохе Лёш поднимал руку и вглядывался в темноту. Он начал рассказывать. О своей сестре и о времени, которое они вместе провели на Радиологической станции, об их играх, об их тайниках. И каким огромным казалось им это здание, какими бесконечно длинными и путаными – коридоры, где не было окон, только матовые стекла, за которыми круглые сутки горел свет, и какими таинственными – машины, способные просвечивать их головы, отчего он долго верил, что приемный отец умеет читать мысли.

– Я не сомневался, только поэтому он и хотел, чтобы мы раз в неделю приходили к нему в лабораторию. Я боялся этого визита, из-за плохих мыслей, и пытался увильнуть. Тогда-то и обнаружил Башню. Она была набита мусором, тысячи рентгеновских снимков в ящиках, целая армия черепов – потом все это сожгли. Наши собственные снимки висели в коридорах, ведущих в лабораторию, по-моему, они ему особенно нравились. Я видел в них просто черепа, над которыми, словно нимб, парила линейка, миллиметровые маркировки светились белым. Стоя перед этими снимками, я боялся сам себя. В смысле, боялся того, что незримо таилось во мне.

Крузо тихонько рассказывал о приюте, каким впредь может быть терраса «Отшельника». Говорил о возвращенцах и о том, что их будет немало, как только они уразумеют обманы потребительского мира.

– Они еще способны это уразуметь, Эд. Однако многие, родившиеся там и ничего другого не имевшие, уже не ощущают своего несчастья. Развлекательная отрасль, машины, собственное жилье, встроенные кухни, почему бы и нет? Но для них это как бы собственное тело, его естественное продолжение, вместилище чувств и мыслей. Их душа застряла в приборной доске, оглушена хай-фаем или испарилась в бошевской плите. Они уже не в состоянии чувствовать свое несчастье. Не слышат, какой цинизм заключен в слове потребитель, в одном этом слове! Его животное звучание, полное коровьих колокольцев и стад, которые гонят через холм благосостояния, а они щиплют траву, жуют, потребление, пищеварение и новое потребление – жрать и срать, вот что такое жизнь потребителя. И все нацелено именно на это, от рождения до смерти потребителя. Защита потребителя функционирует как забор, как ограда на пастбище. Потребительский центр регистрирует любое движение в стаде и выводит среднестатистическое потребление, не в километрах, как для моторов, а в годах, десятилетиях. Как велико потребление, например, в течение жизни? И сколько времени пройдет, пока не потребится потребитель? Одно это слово, Эд, волоокое слово, уже многое доказывает – если б уши слышали.

Некоторое время они молчали, слушали туманный горн, гудевший каждые двадцать секунд, «у-у-у» – и пауза.

– Нам предстоит важный конец сезона. Думаю, скоро опять начнем с квартирами.

Эд огорчился, что не может согласиться, но возражать не стал. Его задача – оставаться рядом с товарищем, присматривать за ним, защищать его, когда надо, в том числе от него самого. Одновременно он наслаждался мыслью, что эту позицию удерживают именно они оба, и никто другой; двое близких друзей, которые совсем одни поддерживают работу «Отшельника», а тем самым делают нечто, в сущности, невозможное, своим трудом, как герои.

Крузо возлагал большие надежды на срок очередного распределения, хотя в данный момент распределять было нечего. Речь пойдет скорее о контакте, о сохранении «организации», «семьи» или того, что некогда так называлось. Пил он еще больше, чем летом, и речь его быстро теряла четкость. Не раз он называл обе форточки «Отшельника» «сердечными клапанами свободы».

Эд чистил лук, как в первые дни, лук и картошку. Проверив запасы в подвале и в холодильнике, составил список. По примеру кока Мике, подготовил список закупок и набросал чрезвычайное меню: омлет, рубленые котлеты, сардельки, по выбору – с хлебом или с жареной картошкой. Теперь он был в «Отшельнике» снабженцем. А заодно поваром, помощником повара и судомоем, средоточием довольно-таки большой кухни, что, несмотря на все неудачи, внушало ему определенную гордость. Не было более отчетливого доказательства тому, как далеко он продвинулся со времени своего отъезда. Прежде чем в текст этого соображения закрадутся печаль или сомнения, он энергично вгрызся в свою луковицу: Робинзону снится Пятница, и Пятница появился. Крузо не ошибся, когда сделал ставку на него, доверился ему, увидел в нем что-то такое, чем он раньше никогда не был. Его сон был правильным.

В эти дни сделаны большие взносы на счет негласных условий – наверняка этот счет более чем погашен. Чувство лжи или то, что было для Эда поводом постоянного уныния (даже угнетало его) рядом с Лёшем или в кругу сезов, то есть всех тех, кто отличался строптивостью, исчезло. И еще: он не ушел, не сделал того, что сделали все.

Среди запасов в подвале нашлось несколько сотен ржавых банок с грушами, видимо оставшихся от прежних лет, этикетки истлели. Эд вычистил банки, оттащил их наверх, на кухню. И предложил Крузо продавать эти груши как компот. А торт с ледника, приготовленный для заводских отпускников последней смены (семи самураев и их семей), можно предложить в качестве «десерта». Ножом он изобразил размер кусков, на какие собирался порезать торт, состоявший из похожего на резину фруктового желе, – маленькие острые кусочки, «по тридцать или сорок пфеннигов за штуку». Крузо, без отдыха сновавший между форточками, чтобы одновременно подавать еду и напитки, пристально взглянул на нож, потом обнял Эда.

– У меня брат и сестра! – сказал он по-русски.

Беглым шагом он вернулся к окошкам. Да, теперь они в самом деле как братья.

На традиционное распределение явились всего-навсего пятеро сезов, которых Эд знал лишь шапочно. Ни потерпевших крушение, ни бесприютных. Съедобных пожертвований никто не принес, и вскоре выяснилось, что сезы просто хотели выпить и посмотреть на закат. Хотя Эд обслуживал хорошо, они жаловались, что им не подают напитков, какие в конце лета подавали на круче. Крузо вернулся за стойку, смешал выпивку. Эд возмутился, но друг сделал ему знак. Со стаканами в руке маленькая группка отправилась на кручу, к самой высокой точке, которую было видно от казармы, на что, похоже, все плевать хотели.

Они пили и смотрели на море. У кромки обрыва ветер был настолько силен, что прямо-таки срывал с губ смех, и они стояли как дураки с безмолвными гримасами на лицах, меж тем как стаканы в руках леденели. В лучах низкого солнца меловые скалы Мёна выступали из моря как чудо. Желанный остров в последние недели действительно как бы вырос или приблизился. Может, все дело в том, что солнце заходило теперь намного левее, намного южнее, чем летом, а свет осенью совершенно другой. В первую очередь холодный воздух, думал Эд, он прозрачнее, а ветер очищает обзор.

С запада мчались над водой штормовые вихри, наискось поверх безостановочно набегающих валов, которые, если верить океанологам, медленно, но верно поглотят Дорнбуш с маяком, казармой и «Отшельником», кусок за куском. Уже через несколько минут после заката море оборачивалось темной, вековечной массой. На столбе маяка за спиной буря пела свою песню. Светло-серыми громадами, словно густой дым гигантского химического завода, ползли тучи… «Буна-буна», – пробормотал Эд, думая о бунайцах и удушливом выхлопе их исполинского стального боевого корабля у ворот города, из которого он сбежал.