Город Брежнев - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 101

Шорик спокойно объяснил:

– Стих такой юмористический, написан сто лет назад.

– Ага, сто лет назад. Гонишь, блин, пас-стаянна. Сто лет назад, и кончается… – Лехан зажмурился и гадостно провизжал: – «Я русский панк!»

Серый ткнул его локтем в плечо и огляделся. А Шорик вдруг развеселился:

– Серьезно, что ли?

– Так, восьмые классы, приготовиться! – рявкнула директриса, а набежавшая Ефимовна повторила.

Музыка, оказывается, играла уже только с одной стороны и более-менее внятно – «Марш коммунистических бригад». Толпа, стоявшая ближе к памятнику, неторопливо разливалась в почти ровные шеренги, распахивая над собой транспаранты и выставляя, как зонтики, проволочные гвоздичищи и вялые грозди воздушных шариков, и ползла в сторону горкома, у которого, наверное, народ, как всегда, приветствовало руководство на грубовато сколоченных трибунах. Кто-то особенно старательный или радостный надсадно подпевал не в такт: «Ыснами Ле! Нин! Впе! Реди!» Музыку прорубал дикторский голос, командовавший кричать «ура» ударникам коммунистического труда – доблестным автомобилестроителям. Значит, пошли колонны КамАЗа. Литейку я не рассмотрел, она, видимо, прошла первой. Какое-то время впереди болтались таблички агрегатного и автосборочного заводов. Потом они рванули вперед – и затем под дикторское «Слава советским энергетикам, несущим тепло и свет в каждый дом!» двинули камгэсовские.

Это было почти красиво. Даже солнышко проковыряло дырку в тучах и быстренько мазнуло по нам слепящей ладошкой. Я заулыбался и сказал скорее себе, чем кому-то:

– Жалко, у нас военных частей нет.

Шорик услышал:

– Почему?

– Прошли бы сейчас как по Красной площади, с автоматами, на бэтээрах, все дела. Красиво.

Шорик хмыкнул и сказал себе в воротник:

– А потом как Садата.

– Какого Садата?

– Да египетский главный. Не помнишь, что ли? Его два года назад как раз во время парада расстреляли, по телику показывали еще.

«Кто расстрелял?» – чуть не спросил я, а потом вспомнил эту съемку, ее раз сто в новостях и «Международной панораме» крутили: парад в Каире, пролетели самолеты, оставив за собой длиннющие и, видимо, разноцветные хвосты, потом пошли танки с бэтээрами, генералы с трибун им машут, и вдруг один из грузовиков тормозит, с него ссыпаются солдаты, кидают в трибуну гранату и начинают палить из автоматов.

Я представил себе такое здесь, на ГЭСе, похолодел и не смог остановиться – представил себе такое в Москве. Красная площадь, Политбюро на Мавзолее, народу в сто раз больше, чем здесь, только не так холодно и пасмурно и не только люди с флажками и шариками идут, но и колонны с техникой. И один из танков разворачивается – и прямой наводкой из пушки по Мавзолею.

– А он прогрессивный был? – спросил я Шорика, чтобы отвлечься.

Почему-то я совсем про Садата ничего не помнил – наверное, потому, что два года назад еще не вел политинформации, я в шестом классе за стенгазету отвечал и немножко за живой уголок, пока крыса Машка не сдохла.

– Да фиг его знает, – сказал Шорик. – Они же всегда так – сперва прогрессивные, потом не очень. С Израилем задружился, это помню.

– Значит, не прогрессивный, – констатировал я.

Шорик моргнул и хотел что-то сказать, но я вдруг сообразил:

– Слушай, а если не военные, а менты? Они же могут в параде участвовать, даже в нашем? И если вдруг чего-то решат…

– Ой, да ладно, – сказал Шорик презрительно. – Да какие из ментов заговорщики? У них и оружия-то особо нет. Вот если бы КГБ…

– Тихо ты, – шикнул я, но тут же не выдержал и сам спросил: – А у нас КГБ есть разве? Я думал, в Москве только или там в Казани.

– Шеренгами ходят? – уточнил Шорик.

– Нет, блин, в розетке сидят, – огрызнулся я и напомнил анекдот: – «Але, это КГБ? Херово работаете, козлы».

Тут уже Шорик на меня шикнул, но все равно никто ничего не слышал. А я вдруг сообразил:

– Слушай, они ж реально должны тут быть везде? А то вдруг американцы высадятся, как в Гренаде, и айда пошел.

– Не высадятся, – сказал Шорик. – Мы не Гренада, что они, дурные, что ли, лезть сюда? Если надо, ракетами шарахнут или вон – нейтронной бомбой.

Он кивнул на плакат с могучим голубем.

– Так мы тоже, – сказал я.

– Вот именно, – ответил Шорик и поежился. – Вряд ли, в общем.

Можно же без бомб и без десантов, чуть не выпалил я и смутился, соображая, излагать ли Шорику историю с милицейским заговором и убийством Андропова. Я ведь так и не понял, шутил Витальтолич, когда мне все это рассказывал, или нет. Потом-то он наотрез отказывался пояснить и вообще говорить на темы, не связанные с концертом и зазубриванием стихотворения. Тут я вспомнил, что дикая история с Шорика и началась, с его рассказа про сжигание документов возле райисполкома, и решился:

– Шорик, слушай.

Но Лехан заорал куда громче:

– Паца, гля, сороквосьмовские!

Несколько наших засвистело и выдало ряд неодобрительных лозунгов.

Впереди, сразу за колонной Камского политехнического, шла колонна под табличкой «Шк. № 74». В семьдесят четвертой учились сорок восьмой и сорок девятый комплексы, построенные на полпути к лесу и Каме. У наших непростые отношения с ними. Народ в той колонне начал оборачиваться, а несколько пацанов, вразвалочку замыкавшие строй, развернулись и дальше шли спиной, лицом к нам, запоминающе разглядывая тех, кто свистел.

Я торопливо, пока никто не слышит, спросил Шорика:

– Слушай, а помнишь, ты говорил про документы, которые сжигали?

– Какие документы? – удивился Шорик.

– Блин, – сказал я, но объяснить не успел.

Директриса рявкнула:

– Двадцатая, приготовиться! Марш!

В молодости Тамара Максимовна явно успела послужить в каком-нибудь комендантском полку. Лет пять минимум.

Мы не замаршировали, конечно, но побрели вперед, погружаясь в ветер и музыку. И ветер, и музыка были плотными, пощупать можно, – один холодный, другая визгливая. Один веки заворачивал, вторая била в живот басами и по барабанным перепонкам – высокими частотами, так что я казался себе гармошкой в руках опытного музыканта, каких по телику показывают: в блестящей рубахе, картузе, с чубом, и тягает гармошку в самых странных направлениях, точно пытается добавить пару размеров тренировочным штанам. И все тело пружинится и дрожит, будто леска, и я что-то ору – то ли «Вихри враждебные», то ли просто «ура» – и машу серому небу, красным флагам, незнакомым мужикам и теткам на трибунах и вокруг, и ржу, как дурак. И шар, как в детском стишке, летит прямо к небосводу – правда, не красный шар, а голубой, что тоже неплохо. Должно же небо хоть сегодня быть чуточку голубым.