Она поехала вперед и встретилась с ним. Расставила все точки над i. Им предстоит работать вместе. Она ненавидит его, ненавидит его поступок, но уходить с работы не собирается. Она не позволит ему испортить ей что-нибудь еще. Если он хотя бы пикнет кому-либо про их отношения, она его убьет. Именно так она и сказала. Всерьез. Себастиан проявил необычайную сговорчивость. Он сдержал слово и, насколько ей было известно, никому даже не намекнул на их связь. Микке и Бэлла приехали в Стокгольм. Жизнь потекла дальше. Вполне нормально на всех уровнях. Семья. Работа. Правда, никто не радовался больше нее, когда Себастиан в 1998 году ушел из Госкомиссии.
А теперь он вернулся.
Теперь ни горячая вода, ни эфирные масла не могут помочь ей расслабиться.
Теперь у нее на унитазе лежит пистолет с полной обоймой.
Теперь она думает о событиях, которые на протяжении многих лет пыталась вытеснить.
Да, Себастиан Бергман вернулся.
Самым худшим образом.
* * *
На улице было по-прежнему жарко и по-летнему светло, но заключенные cпецкорпуса начали, как обычно, готовиться к вечеру. Некоторые уже разошлись по камерам, но кое-кто еще сидел в общей комнате. Все закрывалось и запиралось уже в 19:00. Очень рано, посчитали заключенные, когда руководство сократило вечер на два часа, но их протесты никакого воздействия не возымели. Эдвард обычно всегда оставался в умывальном блоке последним. В этот вечер он, однако, был не один, компанию ему составлял новый заключенный, который еще не понял распорядка отделения и два дня подряд появлялся без четверти семь. Его поведение раздражало Эдварда, и он решил, что при удобном случае подчеркнет, что в это время умывальня принадлежит ему и только ему. Ветераны это знали и обычно непосредственно перед его появлением беззвучно покидали помещение. Хинде стоял перед умывальником и тщательно мыл лицо. Умывальня вмещала ряд из десятка раковин перед небьющимся зеркалом, растянувшимся во всю длину покрытой кафелем стены. По другую сторону, чуть поодаль, находились души и туалеты. Эдвард рассматривал мокрое лицо и даже не взглянул на проходивших мимо охранников.
– Запираем через пятнадцать минут, – кратко оповестили они умывальню и проследовали дальше, в общую комнату, чтобы сообщить то же самое тем, кто там сидел.
Каждый вечер одно и то же, Эдвард уже перестал слушать. Собственный распорядок он усвоил телом, вплоть до полминуты, и больше не нуждался в часах. Он точно знал, когда должен вставать, есть, читать, ходить в туалет, прогуливаться, беседовать и мыться. Единственным положительным в абсолютной одинаковости дней было то, что она давала ему время сосредоточиться на важном, значимом, а не на буднях – те проходили теперь на автопилоте.
Хинде достал свою черную электробритву, одну из немногих вещей, которая по-прежнему вызывала у него недобрые чувства. Ему хотелось побриться по-настоящему, но бритвенные лезвия или бритвенные ножи были в cпецкорпусе совершенно немыслимы. Он мечтал о том дне, когда опять ощутит на коже заточенное лезвие, проведет им по мощной щетине, которая каждый день появлялась вновь. Это означало бы свободу. Опять держать в руке что-нибудь острое. По этому он, пожалуй, тосковал больше всего. По стали в руке.
Электробритва взялась за дело.
В зеркале он видел, как охранники выключили прикрепленный к стене телевизор и кивнули троим сидящим в общей комнате, показывая, что пора. Те же трое, что всегда. Они безропотно встали и направились по длинному коридору к своим камерам. За ними, возле единственного входа и выхода, послышался звук защелкивающегося замка. Прибыл уборщик. Как всегда, в это время. Камеры заключенные убирали сами, но для уборки общих площадей персонал нанимали по подряду. Из компании «ЛС Стедсервис». Когда-то давно заключенных заставляли убирать и общие площади, но эту повинность отменили десять лет назад, когда возникла яростная ссора по поводу того, кому что следует делать. Двое заключенных серьезно пострадали. С тех пор это задание выполняла клининговая компания, правда, всегда после того, как запирались двери камер. Уборщик, высокий, худощавый мужчина лет тридцати катил металлическую тележку с моющими средствами и прочими принадлежностями и, провозя ее по коридору, кивнул охранникам. Те приветливо поздоровались в ответ. Они его знали. Он убирал здесь уже много лет.
Уборщик подкатил тележку к умывальне – он обычно начинал оттуда – и остановился на надлежащем расстоянии, чтобы подождать, пока уйдут Эдвард и новенький. Все согласно распорядку. Уборку можно было начинать только после того, как все заключенные окажутся в камерах и двери будут заперты. Уборщик прислонился к длинной стене и ждал. Минутой позже к нему присоединились охранники. Они посмотрели на мужчин в умывальне.
– Давайте, вы двое, уже пора.
– Еще только 18:58. – Хинде спокойно пощупал ладонью свежевыбритый подбородок. Он точно знал, сколько времени. Охранников он опять не удостоил и взглядом.
– Откуда ты знаешь, у тебя же нет часов?
– Я ошибаюсь?
Эдвард уловил в зеркале движение, когда один из охранников посмотрел на свои наручные часы.
– Меньше болтай, лучше поторопись.
Это означало, что он прав. Эдвард улыбнулся про себя. 18:58. Осталось еще чуть более минуты. Он положил бритву в светло-коричневый несессер, застегнул молнию и в последний раз умылся. Его раздражало то, что новичок по-прежнему стоял, не делая никаких поползновений уйти. Эдвард ненавидел людей, не умеющих соблюдать время. Персонал в любую секунду может опять прицепиться, но Эдвард опередил их, развернулся, с капающей с лица водой покинул умывальню и подошел к тележке. Кивнул уборщику.
– Привет, Ральф.
– Привет.
– Какая сегодня вечером погода?
– Как вчера. Жарко.
Эдвард посмотрел на гору новых бумажных полотенец, которыми Ральфу вскоре предстояло заполнить пластиковые контейнеры. Кивнул на них.
– Можно мне взять несколько бумажных полотенец?
Ральф вяло кивнул.
– Конечно.
Эдвард наклонился и взял три верхних полотенца. Охранники тут же шагнули вперед, направляясь к новичку. Не к Эдварду.
18:59.
– Давай. У тебя осталась одна минута!
Они распрямили спины, увеличившись в размере в дверном проеме, чтобы показать, кто здесь главный. Эдвард все проигнорировал. Он уже направлялся к своей камере.
18:59:30.
Он слышал, как позади него охранники зашли в умывальню. Надеялся, что они дадут там парню кое-какую пищу для размышлений. Такую, от которой станет больно. Боль – лучший метод обучения, это он знал по собственному опыту. Боль не знает равных. Но это Швеция. Здесь использовать боль не смеют. Вероятно, все ограничится замечанием, сокращением времени прогулки или лишением других привилегий. Хинде опасался, что ему придется призвать парня к порядку самому. Пенитенциарная система не справится. Он еще больше утвердился в своем предположении, услышав, как они начали громкую дискуссию. С тремя бумажными полотенцами в руках он вошел в камеру.