Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Сергеев cтр.№ 87

Страница

Важно отметить, что декабристский национализм был отнюдь не маргинальным явлением в среде элиты русского дворянства. А. А. Бестужев не без преувеличения, но и не без основания говорил на следствии: «Едва ли не треть русского дворянства мыслила подобно нам, хотя была нас осторожнее». О декабристских симпатиях Пушкина, Грибоедова, Боратынского хорошо известно, так же как о том, что «первенцы русской свободы» считали «своими» А. П. Ермолова, Н. С. Мордвинова, М. М. Сперанского (их планировалось включить в состав Временного правительства). В. М. Бокова и О. И. Киянская убедительно показали, что Тайному обществу сочувствовал весьма обширный сектор имперского истеблишмента (даже близкие к самому «верху» П. М. Волконский и А. Ф. Орлов), многие из представителей которого (например, П. Д. Киселев) были знакомы с «Русской правдой» и одобряли ее содержание. Вряд ли случайным можно считать членство в Тайном обществе таких успешных в будущем бюрократов, как М. Н. Муравьев и Я. Д. Ростовцев, или представителей младших поколений таких фамилий, как Витгенштейны, Коновницыны, Раевские, Чернышевы…

Этому не нужно удивляться, ведь декабризм – идеология плоть от плоти дворянская. «Восстание декабристов было, по существу, попыткой – перевести шляхетские замыслы XVIII в. на язык передовой европейской мысли XIX века и осложнить и дополнить постановку политических задач проблемами социальными (освобождение крестьян)» (П. Б. Струве). Декабристы в продолжение политической игры дворянства и самодержавия сделали нетривиальный ход, перехватив инициативу выдвижения крестьянского вопроса у монархии, использовавшей его для сдерживания политических аппетитов «благородного сословия». Передовая часть дворянства решила обменять крепостное право (в недалекой перспективе все равно обреченное) на участие в руководстве государством. Многочисленных симпатизантов декабризма оттолкнула от него вовсе не программа и даже не столько радикальные средства, предложенные для реализации последней (далеко не все члены Тайного общества были сторонниками вооруженного восстания), сколько его поражение, оплаченное кровью и репрессиями. Такой массовой «чистки» русское дворянство не знало никогда в Петербургский период (даже в эпоху бироновщины): «Событие 14-го декабря снесло с русской земли цвет русского образованного общества» (И. С. Аксаков).

Любопытно отметить, что «околодекабристские» настроения бродили в первой половине 1820-х гг. не только среди «благородного сословия». Так, в одном донесении Александру I в 1821 г. сообщалось, что купцы петербургского Гостиного двора, собираясь группами по нескольку человек с газетами в руках, «говорят, что если в стране есть конституция, то государь не может постоянно покидать свое государство, так как для этого нужно дозволение нации… Если ему не нравится Россия, то зачем он не поищет себе короны где-либо в другом месте. На что нужен государь, который совершенно не любит своего народа, который только путешествует и на это тратит огромные суммы… Только конституция может исправить все это… Некоторые говорят, что если русское население Петрограда и Москвы единодушно пожелало этого, то министры не посмели бы этому противиться».

Декабризм, будучи одним из наиболее ярких проявлений русского национализма, «выпал» из его истории по вполне объективным причинам. Его вожди и участники были либо казнены, либо «изъяты из обращения» (Герцен) на тридцать лет. За это время сформировались другие версии националистической идеологии, вне прямой связи с «людьми 14 декабря», чьи программные документы были просто-напросто недоступны. Поднявший на щит декабристов в 1850-х гг. Герцен «присвоил» их себе как «предшественников» и вписал в качестве родоначальников в историю «русского освободительного движения», интерпретировав идеологию Тайного общества в духе собственных воззрений. Эта трактовка оказалась чрезвычайно влиятельной, тем более что «Русская правда» впервые была издана только в начале XX в.

Между тем вернувшиеся из ссылки декабристы, первоначально Герцена высоко ценившие, вскоре, во время польского мятежа 1863 г., оказались с ним по разные стороны баррикад, вместе с М. Н. Катковым, похвалы которому нередки в их переписке. Некоторые из них (Завалишин, Свистунов) стали литературными сотрудниками катковских изданий. С симпатией относились многие декабристы к славянофилам. Волконский 13 января 1857 г. писал И. Пущину из Москвы: «Я здесь довольно часто вижу некоторых славянофилов, странно, что люди умные, благонамеренные – [придают столько значения своему платью (в оригинале фраза по-французски. – С. С.)], но что они люди умные, благонамеренные, дельные, в том нет сомнения – и теплы они к емансипации и горячи к православию, а народность и православие – вот желаемая мною будущность России». В 1870-х гг. М. Муравьев-Апостол сделался горячим поклонником суворинского «Нового времени» и «Дневника писателя» Достоевского, в последнем он видел прямого наследника декабристов: когда Достоевский «пишет о нашей Красавице России, мне кажется, что слышу брата [Сергея] и Павла Ивановича Пестеля… „Русская Правда“ когда-нибудь явится на Божий Свет. Какой славой озарится имя Пестеля!».

Но обратной связи с сильно поправевшими новыми поколениями русского национализма у декабристов не получилось. Лишь в начале 1900-х гг. националисты либерального толка из Всероссийского национального союза заинтересовались декабризмом, в их сочинениях (например, у П. И. Ковалевского) появились сочувственные ссылки на Пестеля. Но дальше настали времена, для русского национализма не слишком благоприятные. В СССР начиная с конца 1930-х гг. о национализме декабристов (как якобы прямых предшественниках большевиков) писать было не принято. Так что нет ничего удивительного в том, что только сегодня мы начинаем понимать уникальное место декабристов в истории русского национализма.

Во-первых, они в своем мировоззрении органично соединили идею демократии и идею национальной самобытности. Во-вторых, они создали детально разработанную социально-политическую программу. В-третьих, они выступили как действенная, самостоятельная политическая сила во имя реализации своих идеалов. Наконец, в-четвертых, они действительно могли взять власть, опираясь на верные им войска. Как показывают новейшие исследования О. И. Киянской, наиболее продуманный план переворота Пестеля, предполагавший 1 января 1826 г. начать тщательно подготовленный революционный поход 2-й армии с Украины на столицу, сорвался только из-за ареста Павла Ивановича. Да и у восстания в Петербурге, даже в том виде, в котором оно произошло, а не было задумано, имелись вполне реальные шансы. Никогда подобная возможность в истории русского национализма более не повторялась. Декабризм стал его единственным подлинно политическим проектом, вплоть до начала XX столетия.

Психополитическое потрясение, полученное дворянством от разгрома декабризма, предопределило особенности дальнейшей эволюции русского национализма. Его политическое бытование стало невозможным, оставалась только сфера дискурса, но и последний развивался в исключительно неблагоприятных условиях все крепчающей николаевской цензуры и полицейского надзора. Третье отделение зорко отслеживало общественные настроения, выделяя среди них в качестве главной внутренней угрозы для самодержавия национализм околодекабристского толка.

Страница