Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Сергеев cтр.№ 86

Декабризм в мировоззренческом плане представляет собой своеобразный гибрид Просвещения и романтизма: с одной стороны – устойчивый, уверенный в себе (иногда до наивности) рационализм, с другой – принципиальный историзм, поиски общественного идеала в русском прошлом, склонность к эстетической архаике. Социально-политическая программа «первенцев русской свободы» была, несомненно, западнической, но ее культурное оформление явно тяготело к почвенничеству. «Общественное сознание, которое стремилась выразить декабристская литература, развивалось под знаком вольнолюбия и народности. Притом в понимании дворянских революционеров народность равна национальной самобытности… Свобода мыслится всегда в форме национального возрождения, а народность тем самым включается в круг освободительных идей. Декабристская народность – это национальная самобытность и в то же время гражданственность. Декабристская личность – это гражданин, являющийся носителем национального самосознания и патриотического воодушевления» (Л. Я. Гинзбург). В этом смысле декабризм – типичный представитель центрально– и восточноевропейского национализма, отличие его, пожалуй, только в том, что политика в данном случае шла не следующей стадией после «культурного возрождения», а, наоборот, предшествовала ей, и культурный национализм «отставал» от политического, был недостаточно разработан. Так что в русском случае знаменитая схема развития национального движения Мирослава Хроха явно не работает.

Всерьез обдумывалась, например, языковая проблема. Декабристы негодовали на «изгнание родного языка из обществ», «совершенное охлаждение лучшей части общества к родному языку» (А. Бестужев), на господство французской речи в дворянской среде и активно пропагандировали переход к русскому, как языку общения и переписки. Некоторые из них, ориентировавшиеся на лингвистическую программу политически предельно далекого Шишкова, предлагали весьма масштабные проекты по очистке русского языка от иноземных заимствований. В. К. Кюхельбекер надеялся «очистить русский язык от слов, заимствованных со времен Петра I» из латинского, французского и немецкого языков. Планировал «русификаторскую» языковую реформу Пестель, в результате которой все заимствованные слова были бы заменены словами со славянскими корнями, под очевидным влиянием опыта того же Шишкова (сочинения последнего имелись в личной библиотеке лидера Южного общества).

Декабристы-литераторы выступали с красноречивыми призывами к созданию подлинно национальной русской литературы. В. Кюхельбекер восклицал: «Да создастся для славы Росии поэзия истинно русская; да будет святая Русь не только в гражданском, но и в нравственном мире первою державою во вселенной… Станем надеяться, что наконец наши писатели… сбросят с себя поносные цепи немецкие и захотят быть русскими». Источники для «истинно русской поэзии»: «вера праотцев, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные».

Историческая тема – одна из центральных у декабристов. Деятели Тайного общества не только жадно читали исторические сочинения, но и стремились создать собственную концепцию отечественной истории, которая не могла не быть полемически заостренной против наиболее авторитетной в 1820-х гг. исторической схемы Карамзина. Последняя «аргументом от истории» утверждала благодетельную неизбежность и незыблемость для России самодержавия, сводя русскую историю даже не к истории государственности, а к истории монархии. Декабристов не устраивала тенденция «выставлять превосходство самодержавия и какую-то блаженную патриархальность, в которой неограниченный монарх, как нежный чадолюбивый отец, и дышит только одним желанием счастливить своих подданных» (М. Фонвизин). Им для обоснования своих социально-политических идеалов нужно было противопоставить этой концепции принципиально другое, альтернативное представление о русском прошлом.

Во-первых, декабристы настаивали на том, что русская история – это история народа. Никита Муравьев так и начинает свою критическую статью о карамзинской «Истории», в пику ее «посылу» («история народа принадлежит царю»): «История принадлежит народам». Движущая сила истории – «дух народный, без которого не совершается коренных переворотов». Во-вторых, русская история – это история свободного народа, который в начале своего бытия управлялся демократически: «Древние республики Новгород, Псков и Вятка наслаждались политическою и гражданскою свободою… и в других областях России народ стоял за права свои, когда им угрожала власть… общинные муниципальные учреждения и вольности были в древней России во всей силе, когда еще Западная Европа оставалась под гнетом феодализма» (М. Фонвизин). Затем эта свобода была «похищена» московскими князьями, «обманом» присвоившими «себе власть беспредельную, подражая ханам татарским и султану турецкому… Народ, сносивший терпеливо иго Батыя… сносил таким же образом и власть князей московских, подражавших во всем сим тиранам» (Н. Муравьев). Надо отдать должное исторической проницательности Никиты Михайловича, увидевшего корень русских проблем в утверждении принципа Москвы.

Императорский период также оценивался весьма критично, за исключением деятельности Петра I, Екатерины II и «дней Александровых прекрасного начала». Впрочем, у некоторых декабристов (Каховский, Лунин, Поджио) и Петру предъявляется суровый счет. История послемонгольской России – история борьбы народа за возвращение «похищенной свободы», включающая в себя и Земские соборы Московской Руси, и «кондиции» «верховников», и конституционные проекты Н. И. Панина и П. А. Палена, и, наконец, Тайное общество. «Думы» Рылеева пропагандировали декабристскую историческую концепцию в поэтической форме. Даже вроде бы монархический «Иван Сусанин» несет в себе национал-демократический заряд: герой жертвует собой за «русское племя» и за выборного царя.

Таким образом, декабризм претендовал быть не просто «почвенным», но истинно «почвенным» явлением русской жизни. Борьба за политическую свободу и демократию превращалась из подражания иноземцам в «возращение к корням». С. И. Муравьев-Апостол в своем «Православном катехизисе» призывает «христолюбивое воинство российское» не установить, а именно «восстановить правление народное в России». Н. Муравьев единственный способ «добывать свободы» видит в том, чтобы «утвердить постоянные правила или законы, как бывало в старину на Руси». Народно-вечевое прошлое Руси, по его мнению, опровергает «ни на чем не обоснованное мнение, что русский народ неспособен, подобно другим, сам распоряжаться своими делами». Рылеев полагал, что «Россия и по древним воспоминаниям и по настоящей степени просвещения готова принять свободный образ правления». Естественно, что среди декабристов царил подлинный культ «Господина Великого Новгорода».

«Восстановление свободы» поэтому мыслилось в национальных русских формах. По «Конституции», «гражданские чины, заимствованные у Немцев и ничем не отличающиеся между собою, уничтожаются сходственно с древними постановлениями народа Рускаго». Зато появляются должности тысяцкого (глава уездной исполнительной власти), волостного старейшины, державного дьяка. Области, на которые делится государство, получают название «держав», законодательное собрание именуется Народным вечем (а его верхняя палата – Верховной думой), вместо министерств учреждаются «приказы» и т. д. В первой редакции «Конституции» столицу предполагалось перенести в Нижний Новгород, переименованный в Славянск (в третьей редакции столица – Москва). В «Русской правде» практически то же самое: столица переносится в Нижний Новгород (переименованный во Владимир, Владимир же становится Клязмином), законодательная власть осуществляется Народным вечем, исполнительная – Державной думой, Петербург переименовывается в Петроград.