Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Сергеев cтр.№ 109

За период 1893–1914 гг. число земских одноклассных училищ увеличилось более чем в три раза: в 1893 г. было 13,3 тыс. с 910,6 тыс. учеников, к началу 1915 г. – 43,67 тыс. с 3 млн 73 тыс. учеников. В большинстве уездов, согласно информации от земств, введение всеобщего обучения могло состояться в 1918–1920 гг. К 1916 г. всего действовало 189,5 тыс. школьных комплектов (из них 139,6 тыс. по ведомству МНП), для реализации идеи всеобщего обучения оставалось открыть еще 151 тыс. комплектов. «Можно с уверенностью предположить, что если бы России удалось избежать участия в Первой мировой войне и вызванных ею потрясений, всеобщее обучение в центральных регионах страны было бы введено к началу 1920-х гг.» (И. В. Зубков).

В годы реформы за Урал переселилось 3 млн 772 тыс. человек, из них осталось на новом месте большинство – 2 млн 745 тыс. (правда, далеко не все разбогатели, и из этих недовольных жизнью переселенцев позднее будет черпать кадры антиколчаковское партизанское движение). Сибирь, еще недавно лежавшая «географическим трупом», активно развивалась. К 1911 г. там были освоены 30 млн десятин целины. Сибирская железная дорога, ранее убыточная, стала давать к 1912 г. 400 тыс. руб. чистого дохода. К 1914 г. из Сибири вывозилось 50 млн пудов хлеба и 5 млн пудов масла, рост скота и посевов почти вдвое превышал рост населения. Именно тогда была намечена схема создания на сибирских землях нового индустриального района. Другой индустриальный район уже заработал в Донбассе и был воспет в известном стихотворении Блока «Новая Америка» (1913):

Столыпинские преобразования подготовили «исключительный хозяйственный подъем» (Гурко) России в предвоенные годы, когда она по величине национального дохода (7,4 % от мирового) вышла на четвертое место в мире после США, Германии и Великобритании, а по темпам экономического роста (7 % в год) – на первое. Важно отметить, что на сей раз подъем этот шел не за счет благосостояния народа, а, напротив, сопровождался ростом уровня жизни последнего. Если в 1900 г. доход одного человека в среднем составлял 98 руб., то в 1912-м – уже 130 руб., то есть повысился более чем на 30 %.

В империи развивалась легальная политическая жизнь – к февралю 1917 г. насчитывалось 45 партий общероссийского уровня (а включая локальные – 205), представлявшие весь возможный политический спектр – консерваторов, либералов, социалистов. Росли как грибы после дождя разнообразные общественные организации. Только за 1906–1909 гг. было образовано, по данным русского правоведа Н. П. Ануфриева, 4801 общество. В одной Москве в 1912 г. насчитывалось более 600 различных обществ и клубов, а в Петрограде к октябрю 1917 г. – около 500. К 1914 г. существовало свыше 100 обществ учителей, около 40 – фельдшеров, более 150 – служащих частных предприятий. В период с 1905 по 1917 г. возникло около 120 новых научных обществ, их общее число превысило 300. Всего же в этот период, по оценкам американского исследователя Джозефа Брэдли, в Российской империи числилось около 10 тыс. добровольных обществ. Особо нужно сказать о колоссальном подъеме кооперативного движения, тот же Брэдли полагает, что по количеству кооперативов Россия в предреволюционные годы занимала первое место в мире (в 1905 г. их было 4 тыс., в конце 1914 г. – 30 тыс., на 1 января 1917 г. – 63 тыс.). «…Даже человеку с закрытыми на общественную жизнь глазами нельзя было не видеть быстрого, в некоторых отношениях даже бурного роста общественных сил России накануне злосчастной войны 1914 года», – вспоминал позднее Ф. А. Степун.

В 1907–1914 гг. в России впервые происходила не фасадная, «техническая» европеизация, а структурная, менявшая социокультурные основы страны, заложенные еще в XV столетии. Об этом очень хорошо написал в своих воспоминаниях умный и наблюдательный меньшевик Н. Валентинов (Н. В. Вольский): «В 1912 г. я остро чувствовал преображение страны новым духом… Ускоренно шла индустриализация. Целыми пластами уходила земля из дворянских рук. Шло широкое жилищное строительство. Улучшалось городское и земское хозяйство, в деревне внедрялась разного рода кооперация. Вырастал новый быт, новый тип рабочего, новый тип интеллигенции. Не на поверхности, не в сознании только передовых людей, а в самых глубоких, доселе плохо или совсем не затронутых недрах появились и укреплялись элементы европеизма… В 1907–1914 гг., желая „глазом своим“ посмотреть, что сделалось со страной после всколыхнувшей ее бури революции… я посетил множество городов – Казань, Нижний Новгород, Самару, Сызрань, Вольск, Саратов, Тамбов, Моршанск, Суздаль, Романово-Борисоглебск, Владимир, Кострому, Харьков, Одессу, Крым, Туапсе, Новороссийск, Владикавказ, Ростов, Батум, Тифлис, Камышин, немецкие колонии на Волге и т. д. и т. д. И всюду видел – оживление, подъем, даже грюндерство, рост культурных потребностей, в народных массах жажду образования… В поездках по России я всюду видел борьбу – старого и нового, двух экономических и культурных формаций, двух начал, двух „душ“. Одна душа многовековая, восточная, византийско-татарская, проросшая некультурностью, духом Победоносцева… косных навыков, обрядов, быта с остатками Московии XVII века. И рядом – другая Россия, вытеснявшая старую, ее преобразовывавшая и, несмотря на все преграды, экономически, культурно, психологически, бытом своим и всем прочим отходившая от Востока к Западу».

Похожую характеристику указанного периода находим и у Г. П. Федотова: «Восьмилетие, протекшее между первой революцией и войной, во многих отношениях останется навсегда самым блестящим мгновением в жизни старой России. Точно оправившаяся от тяжелой болезни страна торопилась жить, чувствуя, как скупо сочтены ее оставшиеся годы. Промышленность переживала расцвет. Горячка строительства, охватившая все города, обещавшая подъем хозяйства, предлагавшая новый выход крестьянской энергии. Богатевшая Россия развивала огромную духовную энергию».

Да, положительная динамика предвоенной России несомненна. Но беда в том, что она постоянно находилась под угрозой срыва, ибо экономические, политические и социокультурные новоделы не отвердели еще в виде устойчивых, самовоспроизводящихся общественных институтов, – нужно было немалое время, чтобы они воспринимались как естественные условия существования народа.

В деревне, несмотря на рост ее благополучия, проблема малоземелья (по крайней мере для Центральной России) пока не была решена, и крестьяне продолжали мечтать о переделе помещичьих угодий. Между «частниками» и завидовавшими им «общинниками» вспыхивали многочисленные конфликты. При всех гигантских подвижках в развитии начального образования, к 1913 г. доля учащихся среди населения страны поднялась только до 5 %. Несмотря на очевидный экономический рост, Россия 1913 г. по объему промышленного производства отставала от Германии в 6 раз, а от США в 14,3 раза; годовое производство хлебов на душу населения составляло 26 пудов, в США – 48, в Канаде – 73; национальный доход на душу населения был ниже, чем в Германии, в 2,9 раза, чем во Франции – в 3,5 раза, чем в Англии – в 4,3 раза, чем в США – в 6,8 раза. Младенческая смертность в 1906–1910 гг. составляла 247 на тысячу родившихся, а в Германии – 174, во Франции – 128, в США – 121, в Англии – 117. Ожидаемая продолжительность жизни в 1907–1910 гг. для православных – 32 года (мужчины) и 34 года (женщины), в то время как в Германии соответственно – 46 и 49, во Франции – 47 и 50, в США – 49 и 52, в Англии – 50 и 53.