Одно из двух".
Молодой историк много думал над этим. Ему показалось, что прямым ответом на все его сомнения являются слова: "…кто хочет уничтожить феодальные пережитки в Китае, тот должен обязательно поднять руку против империализма и империалистических групп в Китае", и "…буржуазно–демократическая революция в Китае является вместе с тем революцией антиимпериалистической… нынешняя революция в Китае является соединением двух потоков революционного движения — движения против феодальных пережитков и движения против империализма".
Проанализировав прочитанное, Фу Би–чен увидел смысл шанхайских событий так, как если бы ему прочли о них целый курс лекций. Он понял, что отошел в прошлое тот этап революции, когда буржуазии было по пути с рабочим классом и крестьянством. Их пути разошлись. Буржуазия испугалась размаха революционного движения народа. Она предпочла пойти против народа своей страны — с китайскими феодалами и иноземными империалистами.
Фу Би–чен пришел к окончательному решению: время для занятий историей придет, когда революционный лагерь победит отечественных феодалов, компрадоров–предателей и иностранных империалистов, засевших в Китае, как в своей вотчине. Битва за эту победу и должна стать последней главой истории книги, которую собирался писать Фу Би–чен. Фу Би–чен без колебаний согласился занять скромное положение ученика авиационной школы. Когда курс школы был окончен, пилот Фу Би–чен пересек океан, преодолел пустыни и горы, чтобы явиться к Мао Цзе–дуну.
— Моя жизнь в вашем распоряжении.
К удивлению Фу Би–чена, в тот первый вечер его знакомства с вождем разговор шел не о военных делах и не о событиях китайской революции. Мао Цзе–дун половину вечера расспрашивал Фу Би–чена о постановке в Штатах университетского образования и исторических исследований. Вторую половину вечера, вернее сказать, ночи, беседа шла о предметах очень мирных и очень далеких от событий, окружавших собеседников: о философии и теории познания, о Спинозе, Канте, Гегеле, Руссо. Председатель партии говорил о Гете с таким живым интересом, как если бы в стихах веймарского поэта рассказывалось о том, как добыть свободу китайскому народу. Фу Би–чен был повергнут в полное изумление, когда услышал, как легко и свободно Мао Цзе–дун говорит об Аристотеле и Платоне, которых сам Фу знал только по именам: в Америке он никогда их не читал и даже не видел их переводов. Когда же Мао Цзе–дун заговорил о таких сокровищах мировой литературы, как творения Толстого и Пушкина, Фу Би–чен слушал это, как открытие: ни одного из этих произведений он не знал. Единственный момент, когда он думал, что что‑то знает, наступил, когда председатель, протянув гостю томик Лонгфелло, попросил его прочитать что‑нибудь из "Песни о Гайавате".
— К сожалению, она не переведена на китайский.
Читая, Фу Би–чен искоса поглядывал на председателя и видел, что тому доставляет удовольствие музыкальное созвучие рифмы. Фу Би–чен перевел стихи.
— Очень хорошее звучание стихов, — сказал Мао Цзе–дун после некоторого молчания. — Но нет ничего удивительного, что, не достигнув понимания духа других наций, американцы возвратились к бездне зла и темноты. Пройдет время, и человек будет вспоминать о наших днях, как о пропасти, отделявшей его от счастья, которое принес с собою коммунизм… — Мао Цзе–дун взглянул на часы, показывавшие уже далеко за полночь. — Вам пора отдохнуть, а мне заняться делами… Завтра мы поговорим с вами уже не о прошлом, а о путях прекрасного будущего. Их открывает нам учение Маркса и Ленина. Мы с вами подумаем над указаниями, которые дает трудовому народу всех стран Сталин… Я никогда не видел этого человека и не говорил с ним, это свидание — мечта, которую я надеюсь когда‑нибудь осуществить, но каждое слово Сталина проникает мне в мозг и в сердце, как вещее слово самой истории… — Он задумчиво повторил: — Завтра мы поговорил с вами об этом…
На прощание Фу Би–чен спросил:
— Полагаете ли вы, председатель, что я смогу принести пользу делу освобождения моего народа? — И, чуть запнувшись, прибавил: — Под вашим руководством, председатель…
Уже много позже он понял, что последние слова были лишними: Мао Цзе–дун был лишен всякого честолюбия. Он никогда не придавал своему участию в революции значения исключительности, хотя оно и было огромно.
В ответ на слова Фу Би–чена он улыбнулся и сказал:
— Не я буду определять правильность или ошибочность вашего поведения в революции, а то, поймете ли вы сами, чего от вас ждет наш народ и единственная партия, которая ведет его к действительному освобождению, — наша, коммунистическая партия.
— Но вы — руководитель партии! — воскликнул Фу Би–чен.
— Допустим, что так… — сказал Мао Цзе–дун. — Но Центральный Комитет — вот линза, в которой собирается свет коллективного разума и энергии партии. Очень важно, чтобы вы поняли: только в луче коллективного разума партии вы можете отыскать правильный путь в беспредельных просторах и в сложном лабиринте истории. Вспомните Чэн Ду–сю — вот пример того, к чему приводит отрыв от разума и воли партии. Это политическая смерть. Скатившись в объятия троцкистов, Чэн Ду–сю неизбежно стал таким же предателем дела революции и освобождения своего народа, как сам Троцкий.
— Это я уже понял, — несмело проговорил Фу Би–чен.
— И еще многое должны будете понять… Чтобы найти правильный путь на нынешнем этапе нашей революции, вам следует близко, очень близко познакомиться с путями нашего крестьянства. Крестьянское движение в наше время приобретает в нашей стране небывалые размеры и огромное значение. Это будет подъем миллионов и миллионов крестьян. Я убежден: они разорвут все связывающие их путы и устремятся на путь освобождения. Родившись в Хунани, это движение уже охватило Хубэй, Цзяньси, Фуцзян, весь Китай. Под нашим руководством. И в этом сила нашей партии. И если вы, товарищ Фу Би–чен, хотите оставаться верным сыном своего народа…
— Клянусь вам… — начал было Фу Би–чен, но тотчас смолк, так как Мао Цзе–дун продолжал:
— Нет, не клясться, а понять… понять на данном этапе китайского крестьянина, — мягко проговорил Мао. — Понять, что иной путь, кроме пути коммунистической партии, в крестьянском вопросе — ошибка, — вот что вам нужно. Если вы хотите итти с нами, то должны приготовиться к величайшим испытаниям. Они будут долгими. Многим они покажутся лишенными надежды. Но мы не боимся их, потому что видим победу. Безусловную и окончательную победу.
— Я с вами, я с вами! — воскликнул Фу Би–чен и тут же смущенно добавил: — Если только не может помешать то, что я еще не так хорошо знаком с партийной наукой, чтобы сказать: "Я марксист, я ленинец". Теперь я вижу, что занимался в Америке совсем не тем, чем следовало.
— Вы не правы, — спокойно возразил Мао Цзе–дун. — Ваши знания нам пригодятся. Именно теперь вы сможете взглянуть на них с позиций марксизма и разоблачить то, что является в них ложным и враждебным — Мао Цзе–дун протянул Фу Би–чену руку: — Идите же отдыхать, завтра мы продолжим беседу.
Но на следующий день Фу Би–чену уже не удалось ни услышать Мао Цзе–дуна, ни повидать его Фу Би–чена пригласил к себе Пын Де–хуай и дал ему первое задание. К удивлению Фу Би–чена, это задание не имело ничего общего с авиацией. Но на выполнение его Фу Би–чен должен был отправиться немедленно.