— Хорошо, мистер президент, — произнес оратор. — Поговорим о сельском хозяйстве. Почему эти фермеры получают за свой хлеб ровно десятую долю того, что он стоит на рынке? Почему девять десятых идут в карманы хлебных монополий? Почему за счет хлеба, которого нехватает детям фермеров, господа с хлебной биржи делают себе золотые ванны, вставляют бриллианты в каблуки своих дам? Почему при малейшей попытке самих фермеров организоваться, чтобы продать взращенный их руками хлеб по мало–мальски сносной цене, земельные компании тотчас лишают их земли, скупщики сбивают цены и хлеб сжигают в топках паровозов? Говорят, что Штатами правят шестьдесят богатейших семейств Америки. Правда ли это, сэр?
— Предвыборный прием, дружище, — сказал Рузвельт и рассмеялся. Но на этот раз в его смехе не было обычной непринужденности. — Каждый американец знает, что страною управляет правительство, ответственное перед конгрессом, избранным свободным голосованием.
— Мы не против свободного голосования, мистер президент. Но нам не нравится то, что в каждом штате делают политические боссы. Мы просили бы вас прихлопнуть эту лавочку, сэр. Пожалуй, достаточно того, что мы знаем о Томе Пендергасте. Так кажется нам, простым американцам. Вы — наш президент, которого мы все очень уважаем, не правда ли, друзья?
Повидимому при этих словах оратор обернулся к толпе, так как послышались одобрительные возгласы:
— Уважаем! Конечно, уважаем! Да здравствует Рузвельт!
Оратор с деланым добродушием продолжал:
— Вы, как самый уважаемый из президентов, каких знала Америка в нашем веке, разумеется, не меньше нас заинтересованы в том, чтобы в стране был порядок. За какую же программу мы должны голосовать в наступающей кампании, когда вы или другой претендент выставит свою кандидатуру на пост нашего президента?
Воцарилось краткое молчание. Потом послышался спокойный и снова, как всегда, приветливый голос Рузвельта.
— Наверно, есть еще вопросы, интересующие вас? Говорите же. Я сразу отвечу на все.
Раздалось одновременно несколько голосов. Потом заговорил кто‑то один. Потом опять сразу несколько человек. Это было так не похоже на обычные встречи Рузвельта с избирателями, что даже Гопкинс беспокойно заерзал в кресле.
Дверь купе приотворилась, и запыхавшаяся секретарша президента передала Гопкинсу записку. Тот быстро развернул ее и пробежал наспех набросанную рукою Рузвельта строчку: "Придумайте повод для отправления поезда". Было очевидно, что Рузвельт хочет покончить с неудачным митингом без необходимости отвечать на посыпавшиеся со всех сторон вопросы раздраженных фермеров.
Гопкинс отбросил пузырь со льдом и выбежал из купе. Макарчер осторожно приблизился к окну и, прикрывшись краем шторы, посмотрел на платформу. Впереди всех фермеров стоял человек, чья речь привела генерала в такое раздражение. Приглядевшись к нему, Макарчер нахмурился, лицо его отразило напряжение памяти. Наконец он с облегчением свистнул и пробормотал: "Я знаю этого парня. Это он пытался тогда помешать моему сговору с Уотерсом, а потом, когда мы того все‑таки купили, этот парень, говорят, и изобличил его… Коммунист… коммунист…" Макарчер старательно тер лоб, силясь вспомнить имя оратора. Потом быстро набросал на полях журнала: "Во что бы то ни стало узнайте имя парня в рубашке с синими клетками. Мак" — и, вызвав звонком слугу, послал журнал Гопкинсу.
Через две–три минуты Макарчер услышал, как Рузвельт дружески проговорил:
— Сейчас я отвечу на ваши вопросы, мистер… мистер…
— Стил, мистер президент, — охотно ответил оратор. — Айк Стил.
— Вы, я вижу, не из здешних мест, Айк?
— Да, я тут не всегда живу, сэр, это верно.
— Мастеровой, приехали с тракторами? — дружески продолжал Рузвельт.
— С сельскохозяйственными машинами, сэр, — ответил Стил.
— Прекрасное дело, дружище Айк… Надеюсь, что еще застану вас здесь на обратном пути, и чувствую, что мы станем друзьями.
В этот момент из соседнего окна вагона высунулся Гопкинс.
— Сдается мне, что на ваши вопросы мог бы прекрасно ответить наш общий друг, — ваш и мой, — мистер Браудер, — крикнул он Стилу.
Тот помедлил с ответом.
— Я не могу верить Браудеру, если его хвалите вы, сэр.
Гопкинс рассмеялся его словам:
— Вы что‑то имеете против него, мистер Айк!
Стил нахмурился.
— Он чересчур охотно и слишком ловко оправдывает все, что вы делаете, сэр. В особенности против нас, коммунистов… — закончил Стил.
Неожиданно, без всякого предупреждения или сигнала, вагон президента поплыл мимо удивленных фермеров.
Гопкинс крикнул фермерам:
— Президент желает вам всего хорошего…
Вслед поезду раздалось несколько жидких хлопков.
У окошка вагона сидел Рузвельт и пытался взглядом отыскать на удаляющейся платформе фигуру Стила. У президента был вид до крайности удивленного человека.
— Они вели себя так, словно здесь каждый день бывают президенты, — раздраженно сказал Гопкинс.
Рузвельт не обернулся.
Через несколько минут он задумчиво проговорил:
— Мне кажется, что почва уходит из‑под нас, как люк из‑под ног приговоренного.
Гопкинс подошел обеспокоенный. Рузвельт редко говорил таким тоном. Гопкинс стоял перед ним с таким же ошеломленным выражением, с каким сам Рузвельт за несколько минут до того смотрел на Стила.
— Кто укажет мне способ остановить время?..
Гопкинсу показалось, что президент разговаривает с самим собой. В больших, обычно таких веселых глазах Рузвельта отражалось настоящее отчаяние. Гопкинс смотрел на это лицо, с каждой секундой делавшееся старше на целое десятилетие. Гопкинсу стало страшно. Ступая на цыпочках, он попятился к двери.
8
Ванденгейм не заметил, как, отхлебывая маленькими глотками, опустошил третий стаканчик крепкого коктейля. Он только обратил внимание на то, что стаканчик Рузвельта оставался нетронутым. Разговаривая, президент медленно, словно машинально, помешивал свой коктейль соломинкой.
Президент говорил о пустяках. Он отлично знал, что эти пустяки не только не интересны посетителю, но выводят его из себя. Не давая Ванденгейму заговорить, он настойчиво, не торопясь, рассказывал длинную историю о том, как с детства мечтал поохотиться на перепелов и как ему все не удавалось осуществить свое желание, пока, наконец, он не решился отбросить все дела и уехать на охоту. И именно тут появились первые симптомы тяжелой болезни, навсегда лишившей его возможности помышлять об охоте.
— Это было бы неплохою темой для карикатуристов республиканской прессы: президент, пытающийся гоняться за перепелами в кресле на колесах…